Андрей Фурсов: Зловещая фигура или последняя надежда

«Будущий общественный строй уже называют «капитализмом наблюдения». Хотя я уверен, что появятся такие гаджеты, которые позволят «избранным» быть невидимыми и неуловимыми», — говорит историк и социальный философ Андрей Фурсов, комментируя «коронакризис». О том, почему на земле может остаться лишь несколько десятков анклавов, где по-прежнему будет чисто и светло, а остальной мир превратится в «большое Сомали» и кто развязал мировую вирусную войну, он рассказал в интервью «БИЗНЕС Online».

«300 МИЛЛИОНОВ ЧЕЛОВЕК ЛИШАТСЯ РАБОТЫ, БОЛЕЕ 1,5 МИЛЛИАРДА ОСТАНУТСЯ БЕЗ СРЕДСТВ К СУЩЕСТВОВАНИЮ»

— Андрей Ильич, коронавирус не сходит с языка, как будто это глобальная война или масштабная катастрофа, которая разразилась среди совершенно ясного неба. И действительно, нынешний високосный 2020 год начался очень тревожно: с убийства иранского генерала Касема Сулеймани, которое чуть не спровоцировало новую большую войну на Ближнем Востоке, куда неизбежно были бы втянуты США, Россия, ЕС, Турция и многие другие страны. Но мир в страхе отшатнулся от перспективы такой войны, которая могла бы легко перерасти в мировую. Так что же, коронавирус просто заменил нам новую мировую войну? И сейчас мы присутствуем при фактическом начале Третьей мировой?

— Действительно, то, что произошло в самом начале 2020 года (я имею в виду убийство иранского генерала), выглядело как провокация, которая должна была повлечь за собою войну. Это мне напомнило провокацию с двумя балканскими войнами в начале ХХ века (имеются в виду Первая и Вторая Балканские войны, случившиеся в 1912–1913 годах), когда кайзера Вильгельма II и других сильных мира сего пытались спровоцировать к решительным действиям. Однако этого не произошло. И тогда 28 июня 1914 года раздались знаменитые выстрелы в Сараево — Гаврила Принцип убил австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда и его супругу.

Однако убийством генерала Сулеймани запустить на Ближнем Востоке новую региональную войну — с перспективой превратить в глобальную — не получилось. И вот тут-то и подвернулся вирус, который по своим разрушительным последствиям вполне может оказаться эквивалентом большой войны. Сейчас это уже совершенно очевидно. Судите сами: по оценке МОТ (международной организации труда), в результате жестких карантинных мер около 300 миллионов человек лишатся работы и более 1,5 миллиарда жителей Земли останутся без средств к существованию. Почему именно 1,5 миллиарда? Очевидно, речь идет о семьях 300 миллионов кормильцев. И это еще выглядит как оптимистический прогноз. В одной Индии без работы уже остались 122 миллиона человек, уровень безработицы там находится на рекордно высоком уровне — 27,1 процента. В странах Евросоюза МОТ предсказывает сокращение 12 миллионов человек (это 7,8 процента от общего числа занятых), в арабских государствах уволить могут до 5 миллионов (8,1 процента от рабочей силы). Что касается России, то здесь эксперты предсказывают от 15 миллионов до 25 миллионов безработных. Что это как не последствия необъявленной, но вполне ощутимой войны?

Кроме того, в подавляющем большинстве стран предпринимаются беспрецедентные меры по ограничению прав граждан на передвижение. Я уже не говорю об истерии, настоящей наведенной психической эпидемии, накрученной вокруг COVID-19! Подобного рода психические эпидемии обычно сопровождают мировые войны — по крайней мере, на первом их этапе.

— Почему же все-таки не удалось запустить обычную горячую войну в начале года? Коронавирус — это слишком нетривиально: никто не может просчитать последствия такого оружия.

— Думаю, война не произошла по целому ряду причин, но главная из них — запускать большую войну в современном мире очень опасно и, как говорится, стремно. Наверняка у нее будут победители и проигравшие и первые вполне могут потащить вторых куда-нибудь в новый Нюрнберг. А если еще окажется применено ядерное оружие, то последствия могут быть самыми тяжелыми. Потому никто из лидеров мировых держав не рискнул ввязаться в схватку, куда их пытались заманить. И в этом отношении COVID-19 подвернулся очень вовремя.

Из той информации, которую мы имеем на сегодня, ясно, что коронавирус — результат опытов целой группы специалистов из Китая, Франции, США и других стран, которые решали следующую задачу. Вирус летучей мыши не «крепится» к человеку. В течение нескольких лет создавали такую модификацию, которая «крепилась» бы, — об этом открыто писали в журналах по микробиологии, медицине и так далее. Вопрос в том, вброшен вирус сознательно или вырвался случайно, по ошибке? Но, даже если это случайность, определенные силы будто ждали такого и используют сегодня, как говорят в неких кругах, на полную катушку.

— Однако у всякой войны есть силы, которые ее непосредственно развязывают. Пандемия началась в Китае, но разве мы можем считать КНР виновником этой новой глобальной беды? Ведь в первую очередь «коронавирусная война» невыгодна самому Пекину. Так кто же развязал ее?

— Если мы посмотрим на то, что происходило с мировой экономикой в конце 2019 года, то увидим, что она фактически зашла в тупик. И это очень симптоматично. Мировая война, как правило, борьба за мировую гегемонию. По сути, первым таким конфликтом мы можем считать Тридцатилетнюю войну XVII столетия. Затем — Семилетнюю войну 1756–1763 годов, наполеоновские войны начала XIX века и, наконец, то, что мы привычно именуем Первой и Второй мировыми войнами.

Давайте вспомним, что было характерно для окончания XIX века. Мир тогда оказался поделен между могущественными империями, и дальнейшая экспансия капитала столкнулась с определенными трудностями. При этом очень хотелось поделить то, что осталось и было не освоено. Но для того европейским державам и Соединенным Штатам предстояло конфликтовать уже друг с другом, а не с колониями или полуколониями. Для примера: войны типа опиумных в Китае здесь уже не срабатывали. Заметим по такому случаю (как бы в скобках), что капитализм — экстенсивно развивающаяся система, так же как и античное рабовладение. Это их отличает от феодализма.

Так что в условиях «поделенного мира» воевать друг с другом предстояло крупным империалистическим державам. Что произошло в результате Первой мировой? Был стерт военно-промышленный потенциал как минимум двух крупных государств, и в 1920–1930-е годы мотором мирового экономического развития стало восстановление экономик — прежде всего СССР и Германии. То же самое произошло и после Второй мировой войны. На месте разрушенного или сознательно демонтированного военно-промышленного комплекса ряда государств начались экономические чудеса 1950–1960-х годов: советское чудо, немецкое, японское и итальянское… На самом деле это опять-таки было восстановление ВПК и иной крупной промышленности. То есть мировые войны стирали прежние ВПК и обеспечивали площадку для строительства новых. Почти по Конфуцию: «Кто отпрыгнет дальше всех, сможет прыгать еще раз».

Однако очередные экономические чудеса закончились в 1960-е годы. Воевать снова и в прежних масштабах оказалось очень сложным — мир обзавелся ядерным оружием, но при этом продолжал развиваться в кризисном направлении. В начале 1980-х годов три группы американских специалистов по прогнозированию развития мировой экономики дали очень неутешительный прогноз для капитализма в целом. Я говорю о группах под управлением ученого, нобелевского лауреата Марри Гелл-Мана, а также финансового эксперта Билла Боннера и социолога Рэндалла Коллинза (между прочим, часть трудов последнего, таких как «Социология философий. Глобальная теория интеллектуального изменения» и «Макроистория. Очерки социологии большой длительности», переведена на русский язык). Работали все эти эксперты по заказу Рональда Рейгана, который к тому моменту еще только занял Белый дом в качестве 40-го президента США и сразу отдал команду проанализировать ситуацию на ближайшие 10–12 лет. И что же? Все три группы выдали примерно одинаковый анализ: мировой экономический кризис придет в две волны: первая — в 1987–1988 годах, а вторая — в 1992–1993 годах. Причем, как предполагали эксперты, социалистический сектор мировой экономики перенесет кризис легче, чем Запад. Так, падение производства в соцлагере предсказывалось на 10–12 процентов, а на Западе — в 20–25 процентов. Отсюда прогнозировались политические последствия: возможность в середине 1990-х годов прихода к власти коммунистов во Франции и Италии, левых лейбористов — в Великобритании, а в Соединенных штатах, скорее всего, можно было ожидать бунтов негритянского населения в крупных городах. Поэтому после такого прогноза максимальное ослабление или же (если повезет) уничтожение Советского Союза стало просто условием выживания капиталистической системы.

Что и произошло, как мы знаем, в 1991 году. Это отодвинуло кризис аж до 2008-го. На целых два десятилетия капитализм словно обрел второе дыхание благодаря разрушению и разграблению бывшей социалистической системы. Однако в 2008 году кризисные явления снова требовательно заявили о себе — их временно залили деньгами, но сам кризис от этого никуда не делся, он все равно продолжается. И сейчас мировая экономика находится, по сути, на грани катастрофы. Причем, в отличие от экономического кризиса 1929–1939 годов или рецессии 1873–1896 годов, которые были разновидностью структурных кризисов, теперь капсистему ожидает кризис системный, терминальный. Капитализм свое отработал, нужно что-то новое. Однако оно обыкновенно появляется в истории в результате либо мировой войны, либо какого-то ее эквивалента.

Им и стал «коронакризис». Помимо прочего, его еще и очень активно раздули — так рука об руку идут сразу две эпидемии: вирусная и психическая. Обратим внимание на то, что статус пандемии COVID-19 присвоила ВОЗ (Всемирная организация здравоохранения). А ведь еще перед вспышкой свиного гриппа там снизили критерии того, что следует считать пандемией. Последовало нагнетание психологической напряженности через СМИ в стиле «Кошмар! Все пропало!» — и образ новой глобальной пандемии был фактически завершен.

Накануне нашего интервью я случайно наткнулся в интернете на данные, сколько в России в прошлом году умерло людей от онкологии. Не менее 270–280 тысяч человек. Каждый день, по данным минздрава, в нашей стране от рака умирают более 700 граждан. По сравнению с тем количеством людей, которые погибают сейчас от коронавируса, это просто несопоставимо (по состоянию на 8 мая в РФ было зафиксировано чуть больше 1,7 тыс. смертей от COVID-19 — прим. ред.). Сравнивать здесь можно бесконечно — например, с тем, сколько умерло за прошлый апрель в Москве. Не исключено, что цифры по прошлому году будут более внушительными, чем нынешние, в эпоху объявленной пандемии. Есть вопросы и к официальной статистике смертей от коронавируса — все ли они реально от него? Пока что, согласно данным Росстата (от 6 мая 2020 года), по итогам первых трех месяцев 2020-го смертность от заболеваний органов дыхания по сравнению с январем – мартом 2019-го снизилась с 47,6 умершего на 100 тысяч человек до 42,6 процента. Посмотрим, каковы будут цифры за апрель – июнь.

«МАССЫ ЛЮДЕЙ ЗАХОТЯТ ДВИНУТЬСЯ ТУДА, ГДЕ ЧИСТО И СВЕТЛО»

— Говорят, что в медицине «коронакризис» — это прежде всего кризис отсутствия нужного количества койко-мест для заболевших.

— Как раз в последние годы неолиберальные режимы провели у себя оптимизацию медицинской сферы. Россия, к счастью, в этом отношении немного поотстала. Тем не менее у нас «эффективные менеджеры» тоже наоптимизировались. Я уже как-то цитировал профессора Игоря Гундарова и теперь снова сошлюсь на его цифры. Так вот, по данным ученого, в 1990 году в России насчитывалось 12 762 больницы, а в 2018-м — уже только 5 257. Это означает минус 60 процентов. Притом количество так называемых койко-мест сократилось с 2 миллионов 38 тысяч до 1 миллиона 173 тысяч — на 43 процента!

Геннадий Онищенко ведь недаром назвал коронавирус «добрячком», потому что он не косит так, как испанка (во время которой умерли до 100 миллионов человек во всем мире). А представляете, если бы сейчас случилась эпидемия уровня испанки? «Оптимизированная» медицина просто рухнула бы.

Я жил некоторое время в США, помню, как работает система Medicaid. В Америке значительная часть людей вообще страховки не имеют и остаются беспомощными перед лицом любой эпидемии. Примерно месяц назад я наблюдал по ТВ, как в США умерших якобы от коронавируса хоронили в простых деревянных гробах, трупы просто свозили на какой-то остров и закапывали в «братской могиле». Ни один нормальный американец никогда не позволил бы так погребать своих родственников, а значит, это хоронили бомжей, наркоманов, алкоголиков, разыгрывая перед нами спектакль. Вирус, безусловно, есть, как и смерти от него. Но существует и спектакль, причем его больше.

В любом случае эпидемия провоцирует социальную катастрофу, которую сильные мира сего стремятся использовать как социальное оружие против средних и нижних слоев. Не будем также забывать о 1,5 миллиарда людей, которые останутся без средств к существованию. Причем в основном это будет Африка, Азия и Латинская Америка, и уже ясно, что массы людей захотят двинуться туда, где чисто и светло. Я думаю, что на сей раз европейцы вряд ли проявят себя такими же идиотами, какой показала себя Ангела Меркель в 2015 году, и, скорее всего, не пустят к себе мигрантов. Тем более что беженцы могут стать разносчиками инфекции, которой все так боятся.

— Вы упомянули, что, если бы СССР не рухнул, существовала возможность дальнейшего распространения социалистической системы в мире и что на фоне кризиса она, по расчетам американских специалистов, могла проявить себя более жизнеспособной. Так, значит, капитализм мог умереть гораздо раньше, а не вступить в свою триумфальную фазу 1990-х?

— Если бы советская номенклатурная верхушка не сдала страну, тогда у капитализма могли бы возникнуть серьезные проблемы. Правда, в таком случае мир мог бы столкнуться с реальной опасностью ядерной войны. Все зависело бы от того, у кого крепче нервы. Я напомню слова госсекретаря США Дина Раска (занимал данный пост при Джоне Кеннеди и затем при Линдоне Джонсоне) во время Карибского кризиса: «Мы с этим парнем смотрели в глаза друг другу — и он сморгнул». Рейган, сыграв бесстрашного ковбоя, заставил сморгнуть советское руководство, и его актерской игре поверили в Москве. Юрий Андропов, Константин Черненко, а за ними и Михаил Горбачев уступали позицию за позицией, а затем последний генсек КПСС просто капитулировал и сдал соцлагерь, систему и страну.

Обычно любят твердить о том, что история не знает сослагательного наклонения. На самом деле это плохие историки не знают его. В истории всегда существует целый набор вариантов — если бы подобное было не так, то ее следовало бы считать фатумом, сверхдетерминированным мистическим процессом, где нет ни субъекта, ни свободной воли. История — это столкновение воль и конкуренция вариантов: как только один из них побеждает, остальные варианты просто сворачиваются. Но, пока победителя нет и идет борьба, история носит вероятностный характер.

Советское руководство отказалось от своего варианта будущего в середине 1960-х годов и постепенно стало интегрироваться в мировую капиталистическую систему, полагая, что если там есть ядерное оружие и нефть, то его пустят на равных за один стол с мировой верхушкой. И Запад ему в этом подыграл. Хотя в конце 1960-х — начале 1970-х США находились в тяжелейшем кризисе, советское руководство данный момент не использовало, напротив, купилось на предложенную ему Западом так называемую разрядку международной напряженности — détente. В результате Штаты получили передышку, а со второй половины 1970-х начали постепенно переходить в наступление. А ведь 1970-е — это худший период в американской истории. По глубине кризисных явлений второе место здесь занимают 1920-е годы, а третье — 1870-е.

Повторю: отказавшаяся в середине 1960-х от превращения системного антикапитализма в посткапитализм и начавшая плотно интегрироваться в мировую капсистему, советская номенклатура активировала путь перерождения, о котором предупреждал Лев Троцкий и которого опасался Иосиф Сталин. Логически этот путь должен был завершиться демонтажем системы. В середине 1970-х годов оформилась команда, запланировавшая системный транзит. Не думаю, что она собиралась рушить СССР, ее интересовала смена строя. Разрушение СССР — это скорее комбинация «эксцесса исполнителя» и внешних факторов. Можно, конечно, рассуждать о том, что стало бы, если бы во главе СССР оказались не столь интеллектуально убогие, трусливые, жадные и склонные к предательству люди типа Горбачева, Эдуарда Шеварднадзе и других, но именно такой тип нужен был планировщикам в качестве ширмы, фронтменов. Этих деятелей и запустили на демонтаж советской системы — чтобы в случае чего их сдать. Но что-то пошло не так. Моментом истины окончательно стал, по моему мнению, 1988 год.

— Говоря о «серьезных людях», принявших решение о демонтаже Союза, вы имеете фигуры класса Филиппа Бобкова (в период 1985–1991 годов был первым зампредом КГБ СССР)?

— Обыкновенно называют фамилии Бобкова или Евгения Примакова, но, я думаю, следует вести речь о людях посерьезнее. Скорее всего, это те, кто пришел в государственную систему, прежде всего в ГБ, в конце 1930-х годов, а в 40–50-е набрал силу, оформившись в клан или даже в несколько связанных между собой. Эдакие старые львы или скорее даже тигры-людоеды. Одним из них вполне мог быть генерал-лейтенант Евгений Питовранов, руководитель личной разведки Андропова под названием «Фирма». Бобков, безусловно, тоже играл свою роль, и в этом смысле очень интересны его мемуары — там сказано так много и притом ничего.

За счет смерти СССР капитализм купил себе полтора десятка лет или чуть больше сытой жизни — действительно такой, ведь в последние три года президентства Билла Клинтона (второй его срок) Америка впервые за 30 лет получила профицит бюджета. Это произошло за счет разграбления социалистического лагеря.

«ЧЕПЧИК СНЯТ, И НА ВОПРОС «БАБУШКА, А ЗАЧЕМ ТЕБЕ ТАКИЕ БОЛЬШИЕ ЗУБКИ?» КАПИТАЛИЗМ ОТКРОВЕННО ОТВЕЧАЕТ: «ЧТОБЫ ТЕБЯ СЪЕСТЬ!»

— Я вернусь к вопросу о том, кто же на этот раз развязал «коронавирусную войну»? Правомерно ли здесь говорить о странах или только о неких могущественных силах, не связанных государственными границами?

— Уже на рубеже XIX–XX веков сложилась двухконтурная система организации мировой верхушки, которая является самым сильным оружием — ее и капсистемы в целом. И это не дает нам возможности говорить только о государствах как единственных субъектах мировой политики. «Двухконтурка» начала зарождаться в 1820–1830-х годах и в течение сотни лет завершила свое формирование. В начале ХХ столетия правительства, партии и парламенты в основном уже были лишь функцией неких закрытых структур мирового согласования и управления. Но это ни в коем случае не мировое правительство, его нет, а есть несколько влиятельных групп, которые совпадают друг с другом по принципу «кругов Эйлера», находясь между собой и в конфликте, и в сотрудничестве. Вспомним, как группа алмазного магната Сесила Родса и лорда Альфреда Милнера разыграла британское правительство и парламент, подтолкнув их к Первой мировой. Причем я говорю о группе и в буквальном, и в переносном смысле — она называла себя The Group («Группа»), или We («Мы»), и у истоков этой организации стоял Родс, тесно связанный с Ротшильдами, хотя отношения с ними у него были весьма непростые. В The Group входили немало представителей британского истеблишмента, были в ней и некоторые иностранные деятели, разумеется, не на первых ролях; исследователи говорят о министре иностранных дел России Александре Извольском и французе Раймоне Пуанкаре.

The Group переиграла не только европейских руководителей, но и свой, британский парламент, в котором были много противников войны. Почему? Потому что они действовали сразу на двух уровнях — и на наднациональном, и на государственном. Скажем, сэр Эдуард Грей в качестве министра иностранных дел Британской империи морочил голову императору Вильгельму, объясняя ему, что в схватке четырех держав — Германии, Австрии, Франции и России — Великобритания якобы нейтральна. Притом как деятель The Group Грей занимался совершенно иными делами. Владимир Ленин назвал бы это использованием одновременно легальной и нелегальной сфер, вот только размах деятельности «Группы» и ее возможности были намного больше, чем у вождя большевиков.

Сегодня, когда мы говорим о виновниках и бенефициарах «коронакризиса», нужно иметь в виду совокупность совершенно разных акторов (действующих субъектов — индивидуальных или коллективных — прим. ред.). Во-первых, это закрытые наднациональные группы. Во-вторых, транснациональные корпорации. В-третьих, спецслужбы, которые зачастую ведут собственную игру и давно стали автономными. Американский политолог Сэмюэл Хантингтон еще в 70-е годы написал интереснейший доклад о том, как спецслужбы крупнейших западных стран переориентируются в своей деятельности с государств на транснациональные корпорации.

Кроме того, во второй половине ХХ века в Соединенных Штатах возник феномен deep state — глубинного государства. Начало оформления deep state — это убийство Кеннеди в ноябре 1963-го, а момент истины — события 11 сентября 2001 года. В нашем случае американское глубинное государство еще один актор, тесно связанный с аналогичными структурами в других странах. Уверен, мы имеем дело с глобальной сетевой организацией, «узлы» которой есть во всем мире, включая противников США как государства — Китай и Россию.

Какова ныне задача международной верхушки капиталистического класса? Поскольку капитализм свое отработал, нужна новая посткапиталистическая система, в которой старые аристократии, монархии и капиталистические кланы сохранят власть, привилегии и контроль над населением, но уже не на основе присвоения капитала — овеществленного труда, реализующего себя как самовозрастающую стоимость, а на основе присвоения того, что Карл Маркс называл духовными факторами производства, то есть науки, образования и системы образов. Однако для того, чтобы эти факторы присвоить, нужно разрушить старые формы. Потому последние 30 лет совершенно сознательно разрушаются системы образования, элитарная наука концентрируется в закрытых структурах, а в массовую сбрасываются третьестепенные темы. На изучение элит и методологию социального анализа гранты не выделяются. Как правило, их дают на вопросы изучения третьего волоска в левой ноздре. Ну и еще на экологию, гендерные исследования, изучение геев и лесбиянок и так далее. А на серьезные вещи — нет.

Каким может быть посткапиталистический строй по замыслу нынешних элит? Это тот, при котором верхушка контролирует духовные факторы производства, ресурсы и поведение людей. Однако дальше всех на данном пути забежал, как ни странно на первый взгляд, Китай — внедренная здесь система социальных рейтингов, ранжирующая доступ к общественным благам в зависимости от поведения, очень хорошо ложится на традиционную китайскую (а также на корейскую и японскую) систему ценностей. Если систему социальных рейтингов дополнить искусственным интеллектом, таким, какой, например, собираются запустить в Москве с 1 июля (официально — для повышения безопасности и постановки диагнозов, эксперимент продлится пять лет — прим. ред.), то мы воочию увидим образ будущего, надвинувшегося вплотную. Другое дело, что в России, скорее всего, гладко не пройдет — что-то сломается, кто-то что-то сворует, а потом все упрется в чиновничий бардак. Хотя он на самом деле наше спасение: затрудняет нам жизнь, но и спасает от тотального контроля. Вот в США, Германии и, наверное, Великобритании это пройдет. Во Франции уже станет сложнее. Однако в любом случае минует год-два и мы будем жить в другом мире, выстроенном по совершенно иным схемам.

Кстати, несколько лет назад наш писатель Вадим Панов начал новый цикл «Аркада», в котором вышло два романа KamataYan и SuMpa. И то и другое — это название вирусов. События происходят в 2029 году: мировая верхушка, или, как она называет себя в романах, «мировые инвесторы, бухгалтеры» (кстати, фамилия одного из них — Феллер, что прозрачно намекает на Джона Рокфеллера), запускает лжеэпидемию, чтобы встряхнуть мир. Дескать, миллиард или два умрет, но мир преобразится. А во втором романе запускается эпидемия, которая должна изъять из социального оборота людей старше 40 лет. Поэтому, когда в самом начале вспышки COVID-19 зашла речь о том, чтобы посадить на жесткий карантин, по сути, под домашний арест людей старше 65 лет, я сразу вспомнил романы Панова.

Резюмирую: в эпидемии COVID-19 и нагнетании вокруг нее психоза заинтересован целый кластер интересов в мировой верхушке; цель этих структур и людей — сохранить свои привилегии на основе создания новой системы; в процессе ее построения огромное число граждан будут отсечены от «общественного пирога». Мы видим, как коронавирусная эпидемия и связанная с ней психическая начинают решать данную задачу.

Системный переход — это борьба не только верхов против низов, но и между представителями самих верхов. Одна из ее линий в современном мире — «старые деньги» против «молодых». Еще 12–13 октября 2012 года в Токио директор МВФ Кристин Лагард сказала, что нужно создавать все моральные и юридические предпосылки для экспроприации «молодых денег». Где сосредоточены последние? Преимущественно в России, Бразилии, чуть в меньшей степени в Индии. То есть речь идет о части БРИКСа, хотя входящий в группу Китай защищен от экспроприаторов своим государством. Тем не менее Великобритания уже запустила процесс экспроприации, а офшорный Кипр заверил, что полностью поддержит британцев в этом вопросе (вспомним заморозки банковских операций и счетов владельцев, имевших неосторожность хранить там свои сбережения). Вначале русским миллиардерам говорили: «Несите ваши денежки!» Ну а теперь всё: «были ваши — стали наши». Когда-то олигархи украли деньги у нас. Теперь раскурочивают олигархов и полуолигархов (смотрите картину Брейгеля-старшего «Большие рыбы пожирают малых»). Могут ли они спастись? Да, всемерно укрепляя государство, которое защищает не только их интересы. Но таких вряд ли найдется много.