В эфире Радио «Комсомольская правда» генеральный директор киноконцерна «Мосфильм», кинорежиссер Карен Шахназаров - о цензуре, предстоящем столетии киноконцерна «Мосфильм», патриотизме, русофобии и нашей победе.
И. Панкин:
- Здравствуйте, друзья. Это программа «Диалоги». В студии Радио «Комсомольская правда» Иван Панкин, на связи со мной – Карен Шахназаров, известный кинорежиссер, генеральный директор киноконцерна «Мосфильм», ну, и народный артист России. Здравствуйте, Карен Георгиевич.
К. Шахназаров:
- Здравствуйте, Иван. Здравствуйте, все радиослушатели. Всем привет, всех с праздниками прошедшими.
И. Панкин:
- И вас, кстати, тоже. Карен Георгиевич, давайте начнем с такой, знаете, незатейливой темы. Тут появился свежий опрос ВЦИОМ, который про цензуру. Так вот, более половины (63%) участников опроса считают, что российским СМИ, то есть нам, журналистам, нужна государственная цензура. Вы как человек творческий наверняка против цензуры. Но как вы смотрите на результаты, что большинство – за? Я у себя в Telegram-канале тоже аналогичный опрос проводил. У меня чуть меньше, но тоже большинство – за цензуру. С чем вы это связываете?
К. Шахназаров:
- Я не могу сказать, что так категорично против цензуры. Во-первых, по той причине, что вообще-то цензура существует всегда. В любом случае, мы находимся в обществе, в котором есть определенные ограничения. Строго говоря, мы не можем рекламировать и пропагандировать нацистские идеи. Это цензура. Так что всегда есть в обществе какие-то ограничения. Я вырос, сформировался в СССР, где, конечно, была цензура, и вырезали у меня из фильмов какие-то вещи. Не могу сказать, что меня это радовало, но не могу сказать, что я этого не преодолевал.
И. Панкин:
- Сейчас, спустя годы, что вы можете сказать, к лучшему или к худшему вырезали?
К. Шахназаров:
- Вопрос, о какой цензуре идет речь. Надо понимать, что имеется в виду под цензурой.
И. Панкин:
- В данном случае про журналистов.
К. Шахназаров:
- А что конкретно нужно запретить? Надо такой вопрос ставить. О чем речь идет? Не просто цензура, а что конкретно не устраивает, о чем конкретно идет речь. Тогда можно какое-то мнение сказать. В принципе в отношении современного мира и цензуры я понимаю, что это довольно затруднительно в современном мире сделать. Потому что интернет, он в этом смысле размывает все возможности цензурировать. Поэтому я думаю, что это не очень практично. И в целом я считаю, что с идеями надо бороться идеями. Я допускаю, что есть какие-то области, в которых нужны какие-то ограничения, но вопрос – какие. А просто так что значит цензура? Какой-то цензурный комитет ввести? Я не понимаю смысла опроса, который проводился на эту тему, честно говоря. На мой взгляд, он некорректен – просто цензура. Какая, про что речь, что запретить? Мне кажется, какая-то не очень конкретная тема у нас получилась.
И. Панкин:
- Но есть же, с чем сравнить. Давайте перенесемся в прошлое. Вам виднее, кстати говоря. Цензура такая же, как в Советском Союзе, допустим.
К. Шахназаров:
- Во-первых, в Советском Союзе она тоже была очень своеобразная. Ее как бы и не было. То есть нигде не было написано, что можно, например, из картины «Мы из джаза» вырезать сцену, где Елена Цыплакова была с несколько обнаженными формами. Так что это очень сложный вопрос – цензура. Те ограничения, конкретно прописанные, они на самом деле в основном касались оборонной сферы, а многие вещи были чисто вкусовыми, то есть принимал решение какой-либо начальник. В данном случае принимал решение генеральный директор «Мосфильма», тогда Николай Трофимович Сизов, когда действительно у меня вырезали такую сцену, и главный редактор студии. Вот они сами принимали решение. Можно сказать, что они выступали как продюсеры. Когда я сегодня продюсирую картину, у меня были случаи, когда я говорил режиссерам: нет, вот эту сцену надо убрать.
И. Панкин:
- По цензурным соображениям или по каким?
К. Шахназаров:
- Это цензура или нет? По соображениям, что я считал, что эта картина или недостаточно художественная, или мешает развитию сюжета, или у нее неправильный идеологический взгляд, который не совпадает с моим. Можно сказать, я осуществлял цензуру, но, с другой стороны, это мое полное право как продюсера. И когда я работал, кстати, с западными продюсерами, мне тоже говорили, что, знаете, вот этого не надо, эту сцену не надо делать. А один раз даже деньги предложили, чтобы я убрал одну фразу. Я, правда, ее не убрал.
И. Панкин:
- Еще немного про цензуру. Сейчас принято замазывать свастику, например. Мы смотрим замечательные советские картины, где часть замазана, «Семнадцать мгновений весны», например.
К. Шахназаров:
- Я не видел.
И. Панкин:
- Да, со свастикой все очень тяжело, нужно замазывать и т.д. Куча нюансов. Особенно после того, как ввели закон про ЛГБТ, экстремистское движение…
К. Шахназаров:
- Минуточку. Вот мою картину «Белый тигр» неоднократно показывают по телевизору. Я ни разу не встречал, чтобы кто-то замазывал. Там, естественно, есть какие-то приметы нацизма, поскольку картина военная, но я ни разу не встречал, чтобы кто-то замазывал в моей картине что-то. Когда вы говорите, что в «Семнадцати мгновениях весны» замазывают свастику… Я в праздники одну серию случайно посмотрел по какому-то каналу. Там ходит господин Мюллер, на рукаве у него яркая свастика, и никто ее не замазывает. Я считаю, в таких случаях ничего не надо замазывать. Мне интересно, откуда у вас такая информация.
И. Панкин:
- Это может пройти как реабилитация нацизма.
К. Шахназаров:
- Я согласен, что это нелепые требования в отношении военной картины. Понятно, у вас есть противник, нацист, понятно, у них есть свастика. Конечно, ее не надо замазывать. Но я нигде не видел, честно говоря, чтобы ее замазывали.
И. Панкин:
- Давайте к другим темам перейдем. Тут столетие киноконцерна «Мосфильм». С каким результатом подходим? Расскажите как генеральный директор.
К. Шахназаров:
- С результатом, который можно характеризовать так, что мы построили новый «Мосфильм», новую студию практически построили. В прошлом году, закончив масштабнейший проект строительства двух новых павильонов – Дома костюма и реквизита и, главное, Центра кино, с выходом на Мосфильмовскую… Кстати, всех приглашаю, он уже работает, там фильмы идут, 4-зальный, с парковкой. Это, конечно, огромное событие для нас. Потому что на «Мосфильме» такого строительства не велось с середины 50-х годов. Поэтому можно сказать, что, в общем-то, это уже новый «Мосфильм». Не говоря о том, что мы провели полную модернизацию технологическую. Это студия, которая сегодня отвечает самым современным требованиям сегодняшнего дня и не уступает ни одной студии мира однозначно, а многие студии превосходит, во всяком случае, из тех, которые я видел, а я довольно многие студии видел, и американские большие студии, и европейские. Я должен сказать, в этом смысле мы уверенно можем говорить о том, что мы – одна из лучших студий мира.
И. Панкин:
- А превосходим – это что значит?
К. Шахназаров:
- Студия – это довольно сложный технологический организм, он состоит из многих составляющих. С одной стороны, это постпродакшн, то есть это монтаж, звук, перезапись, запись музыки. Это все очень сложные технологические процессы, которые, кстати, требуют очень современной техники, высококлассных инженеров. С другой стороны, это строительство декораций. У нас прекрасный цех, который строит декорации. С третьей стороны, костюмы, реквизит, павильоны, обслуживание павильонов, сами павильоны. Вообще кино – это сложный технологический процесс, и студия должна обеспечивать возможность съемочной группе, любому проекту все возможности, для того чтобы они реализовали свои творческие замыслы. Вот что я имею в виду. И с этой точки зрения у нас очень много компонентов, которых, например, нет у других студий в мире. Например, у нас лучшая музыкальная студия в стране, одна из лучших в мире. Я вам должен сказать, что практически ни одна мировая студия не имеет музыкальной студии, тем более такого класса. То есть в этом уже наш плюс. Надо сравнивать с такими вещами, но это такой очень узкий профессиональный вопрос.
И. Панкин:
- А сколько фильмов в год выпускает «Мосфильм»?
К. Шахназаров:
- Я не знаю, сколько фильмов, мы такую статистику не ведем, но я думаю, что у нас порядка 100-120 проектов за год проходит. Но это не только фильмы, это и телепрограммы, и телесериалы, и телевизионные шоу. Потому что сегодня ни одна большая студия в мире не может существовать без телевидения. Телевидение, платформы сейчас активно стали снимать тоже и сериалы, и программы. Во всяком случае, у нас загруженность полная сейчас.
Я время от времени слышу всякие вопросы о налогоплательщиках, за чей счет все это и т.д. Я должен сказать, что «Мосфильм» - это единственная студия, которая не получает от государства ни копейки уже 30 лет ни на что.
И. Панкин:
- Это же государственная студия.
К. Шахназаров:
- Это государственное унитарное предприятие. На мой взгляд, это очень хорошая форма, которая позволяет предприятию, имея государственный статус, работать, как рыночное предприятие. Все, что мы сделали за эти годы (а мы, повторяю, перестроили «Мосфильм», а сегодня, можно сказать, в большой степени построили новый «Мосфильм»), на все это ни копейки государственных денег не было привлечено. Зарплаты, премии, модернизация, закупка оборудования, ремонт труб, всевозможных крыш – это все сделано только за счет тех средств, которые зарабатывал сам «Мосфильм». Поэтому для всех, кто так озабочен и время от времени присылает, что, дескать, вы за наш счет, - нет. Просто такая реплика, чтобы было понятно, о чем мы говорим.
И. Панкин:
- Я уточню, что мы этой темы коснулись в честь 100-летия киноконцерна «Мосфильм». А это было ваше решение или чье – не получать деньги? Или государство от вас отвернулось?
К. Шахназаров:
- Это было, видимо, в свое время решение государства. Потому что когда я стал директором, уже с 1991 года «Мосфильм» не получает ни копейки. До меня был Владимир Николаевич Досталь, и он не получал ни копейки. Но когда я стал директором, это уже был факт. И должен сказать, что мы переживали довольно сложные времена, поскольку были времена, когда у нас только на один месяц вообще на зарплату были деньги. Но потом мы сумели каким-то образом сделать предприятие рентабельным. Но я и не ставил по-другому вопрос, то есть я уже получил это в наследство. Сегодня я считаю, что это правильно, так и должно быть на самом деле, если государство передает предприятие для людей, которые им оперируют, они должны сами зарабатывать деньги на всё. И в этом я не вижу никакой проблемы. Я вижу проблему, когда государство всё субсидирует.
И. Панкин:
- Это, кстати, уход от концепции социального государства к некой форме капитализма полного. Кстати, сейчас часто возникает дискуссия, многие банкиры об этом говорят, по поводу полной приватизации, национализации. Вы вообще как к приватизации относитесь, особенно госкорпораций?
К. Шахназаров:
- Продолжая предыдущую тему. Я стоял насмерть, и не я один, а наше правление и наши знаменитые мастера, многие из которых ушли, были на моей стороне. Потому что «Мосфильм» несколько раз хотели приватизировать. Я считаю, этого не надо делать. Если сейчас приватизировать «Мосфильм», какой он стал… Слушайте, какой он был, когда мы начинали свою деятельность, и какой он стал сейчас, это первоклассное предприятие, конечно. На мой взгляд, это нанесет большой ущерб и российской культуре, и российскому государству, поэтому я не считаю, что это нужно делать. Я бы сказал, это не чистый капитализм, это как бы социализм с рынком.
И. Панкин:
- Государственный статус, он что дает «Мосфильму»?
К. Шахназаров:
- Государственный статус, во-первых, нам дает уверенность, что после того, как мы когда-нибудь уйдем, все, что мы сделали, извините, не пойдет прахом. Потому что мы-то прошли 90-е годы, и я помню хорошо, как о приватизации «Мосфильма» шла речь. Понятно, его бы закрыли просто и построили здесь торговые центры. Для меня лично это достаточно серьезный стимул. И второе. Есть, конечно, у нас преимущество, в том смысле, что государственный статус нас охраняет как раз от попыток приватизировать нас, перепродать, что-то сделать с «Мосфильмом», что не хотелось бы. Поэтому я считаю, что этот статус надо сохранять. Тем более «Мосфильм» - рентабельное предприятие, он ничего не стоит. Я думаю, что приватизировать надо те предприятия, которые нерентабельны, которые не работают. В этом случае в принципе приватизация – это метод правильный. У нас был период, когда приватизировали как раз лучшие предприятия, понятно для чего.
И. Панкин:
- Из всех искусств для нас важнейшим является кино, как известно. Вы пробросили, что вы – не политическая организация. С другой стороны, киноконцерн – это концерн, который создает кино. Скажите, у нас с патриотическим кино сейчас ситуация улучшилась? Было много критики, что у нас кино совсем не про патриотическое воспитание в том числе. Эта ситуация меняется, по вашему мнению? И вообще, соответствовало ли это заявление действительности?
К. Шахназаров:
- Во-первых, что такое патриотическое кино? Я такого жанра не знаю. Я знаю жанр комедия, трагедия. Вот Толстой, он писал «Войну и мир», это драма. Это патриотическое произведение?
И. Панкин:
- Это классика скорее, просто классическое произведение. Но и его можно исковеркать при каких-то новых трактовках.
К. Шахназаров:
- Я не об этом говорю. Я говорю о том, что это драма, но это патриотическое по душе произведение. Сам Толстой, безусловно, был большой патриот. Вот картины Володи Меньшова – это патриотические картины? На мой взгляд, очень патриотические, хотя в принципе это комедии – «Любовь и голуби», «Москва слезам не верит». Понимаете, это вопрос такой, что считать патриотическим кино. Мне кажется, это то, в чем есть национальный дух, где есть наше самобытное национальное самосознание. Вот эти картины, какие бы они ни были, комедия, трагедия, они исполняют роль патриотическую. Такие картины и сейчас есть. Я имею в виду, что у нас почему-то патриотическое кино обязательно ассоциируется с картинами про войну. Но это не так, это необязательно должна быть картина про войну.
Вот недавно пересмотрел фильм Ивана Александровича Пырьева «Братья Карамазовы». Как вы считаете, это патриотическое кино? На мой взгляд, более чем патриотическое. Потому что в нем есть, как говорится, вся глубина русской души. Хотя понятно, «Братья Карамазовы», там вроде бы такая психологическая драма, великое произведение. Я имею в виду, что очень относительна сама формулировка, которая у нас сложилась, патриотическое, непатриотическое. Если автор любит свою Родину… Гоголь был патриотом? «Мертвые души» патриотический роман, как вы думаете?
И. Панкин:
- Аполитичный скорее. Хотя в принципе он во многом про Россию.
К. Шахназаров:
- На мой взгляд, он наполнен любовью к Родине, абсолютно патриотическое произведение.
И. Панкин:
- В интернете ходит много разговоров, что мы недостаточно внимания уделяем специальной военной операции посредством кино. Есть несколько фильмов, но некоторые патриотические круги говорят, что хотелось бы большего.
К. Шахназаров:
- Если лично ко мне претензии…
И. Панкин:
- Нет, это вопрос.
К. Шахназаров:
- Я понимаю. Если такие вопросы лично мне задают, я на это отвечаю. Я 11 лет назад сделал картину «Белый тигр», и она об этом. Так что я по этому поводу, считаю, высказался достаточно давно. Там, можно сказать, про СВО фактически. Что касается вообще картин об СВО, которых мало делается, да, действительно мало, но кино, его не сделаешь за месяц. Хорошее кино два-три года делается. Надо сценарий написать. Как говорил один из моих учителей, Данелия Георгий Николаевич, у которого я начинал работать на «Мосфильме», хороший сценарий пишется год. И он был прав. Надо написать сценарий, найти финансирование, запустить картину, надо ее сделать. Хорошая, качественная картина делается как минимум год. Надо понимать, что игровое кино, его просто так, сходу, не сляпаешь. А если сляпаешь (извините за выражение), то это будет не то кино, которое нужно для освещения такой сложной и важной темы. Поэтому понятно, что нет таких картин сейчас. Они наверняка будут. Кстати, напомню, что лучшие картины о Великой Отечественной войне вообще-то появились где-то в конце 50-х годов, когда сами фронтовики пришли и стали их делать. А во время Великой Отечественной войны в основном комедии, кстати, снимали – «Небесный тихоход», «Беспокойное хозяйство». И это было, видимо, правильно, и фронтовикам нужны были такие картины. И снимал «Иван Грозный» Эйзенштейн во время войны. Казалось бы, какое отношение имело это к войне? Но разрешили Эйзенштейну снимать «Иван Грозный», во время войны он снимал в Алма-Ате. Великая картина. Поэтому от игрового кино ждать такой быстрой реакции, мне кажется, это достаточно наивно.
И. Панкин:
- Когда наконец мы все массово задумаемся о съемках новых фильмов, они какие должны быть? Честные, без прикрас? С учетом того, что у нас прописан ряд законов, которые запрещают дискредитацию армию, военнослужащих Российской Федерации. Есть нюансы, за счет которых, наверное, честное, откровенное кино сделать будет проблематично. Нужно ли делать кино, которое покажет СВО без прикрас?
К. Шахназаров:
- В вашем вопросе странное чудится. А что, без дискредитации Вооруженных сил и бойцов российской армии нельзя честное кино сделать? Получается, по вашим словам, для того, чтобы честное кино сделать, нужно дискредитировать Вооруженные силы и бойцов ВС. Не обязательно, чтобы это совпадало. Почему «Баллада о солдате», «Летят журавли» - замечательные картины, которые до сих пор у нас остаются, они и без дискредитации, но вы же их не назовете нечестными. И в них есть всё. Или «Проверка на дорогах» Леши Германа покойного. Там что, есть какая-то дискредитация Советской армии? Мне кажется, это не обязательно должно быть.
И. Панкин:
- Вопрос в том, что можно случайно проговориться про потери, про отдельно взятые «мясные штурмы» или построения не в том месте, где следует, и это уже может считаться дискредитацией. Это же тоже довольно размытая в плане законодательства штуковина.
К. Шахназаров:
- Это все зависит от уровня художественного мастерства. Обо всем можно говорить, но зависит – как вы сказали. И зависит – как вы это сделали, как вы это показали, какой смысл в этом есть. Я уверен, что появятся честные картины. Мне кажется, по-настоящему это может получиться, когда участники, а наверняка кто-то из участников СВО придет в кино, будет сценаристом, как это было с «Балладой о солдате». Ежов, автор сценария, - фронтовик, Чухрай – фронтовик. Озеров, «Освобождение» - фронтовик. У него вся группа была фронтовики. Оператор, художник – фронтовики. Они знали, они чувствовали, они эмоционально были А для этого надо сделать простую вещь. Надо, как в советское время, после войны, фронтовиков принимать без экзаменов в любой вуз. Мой отец пять лет в армии провел, из них два года на фронте, мобилизовался, его сразу взяли без экзаменов. Понятно, наверное, он отставал, но его брали. Мне кажется, такое же правило должно быть и для нынешних фронтовиков. Они должны поступать в любой вуз, включая творческий, и в творческие вузы после Великой Отечественной войны поступали фронтовики без экзаменов. Они потом и делали кино. И вот сейчас надо так сделать. Я знаю, что довольно сильное противоборство этому идет. Я несколько раз об этом говорил, сразу слышу: нет, они будут уступать по знаниям. Будут уступать – научат их, ничего, зато у них огромный жизненный опыт.
И. Панкин:
- После харьковской трагедии год назад вы у Соловьева в шоу говорили, что мы должны признать, что Залужный очень хороший военный.
К. Шахназаров:
- Я не говорил, что он хороший военный. Я не могу так оценивать, потому что я не специалист. Я говорил, что он профессиональный военный, видимо, обладающий и опытом, и определенным военным мастерством. Мы признаем и Гудериана выдающимся полководцем, и Манштейна. А что делать? И Наполеон был не последний полководец. Я, кстати, про Залужного не говорил, что он какой-то сверхталант, - это время покажет. Кстати, сейчас это не так уж и похоже на это.
И. Панкин:
- А сейчас вы тоже придерживаетесь точки зрения, был у вас такой посыл, что мы должны понимать, что мы можем проиграть. Мне кажется, говорили вы, что у нас такого понимания в обществе нет.
К. Шахназаров:
- Я говорил так. И я так считаю. А в жизни как? Если вы участвуете в любой игре, вы не допускаете никогда, что вы можете проиграть? Если вы не допускаете возможности проигрыша, - вы его не должны допускать, но вы должны анализировать эту ситуацию, - вы никогда не выиграете. Если вы выходите в октагон или на футбольное поле, вы понимаете, что можете пропустить гол. Значит, нужно оценивать это, нужно здраво оценивать ситуацию как раз для того, чтобы выиграть. Я не говорил это в том смысле, что допускаю, что мы должны. Мы не можем проиграть как раз. И я много раз об этом говорил. Мы не должны проиграть. Но для этого мы должны анализировать возможности проигрыша и что будет в этом случае.
И. Панкин:
- Эти настроения сейчас сошли на нет? Общество и политики сейчас в большей степени понимают масштаб угрозы, чем раньше?
К. Шахназаров:
- Мне кажется, общество понимает масштаб угрозы, политики понимают в большей степени, чем раньше. Но это понятно. Это водоворот событий, в котором мы оказались, это масштабное историческое событие. Оно никогда не раскрывается человеку сразу. Мы до конца не понимаем, я считаю, современники никогда до конца не понимают масштаба событий, в которых они участвуют, и результат, который будет. Конечно, это раскрывается постепенно. И эти два года – это большая школа для нашей страны и общества, для наших политиков и для нашей армии.
И. Панкин:
- Спрашиваю вас как художника, который пытается разобраться в человеке и в сущности его души. Откуда на Западе такая ненависть и с чем связано их желание нас уничтожить?
К. Шахназаров:
- Мне кажется, это весьма естественно для Запада. Был такой философ, английский историк Арнольд Тойнби, нельзя отрицать, что Запад – великая цивилизация, у них очень много умных людей, он прямо говорил: западная цивилизация агрессивна по своей сути. Я не вижу здесь никакой загадки. Это в определенной степени формула жизни. Мы давний стратегический противник Запада. Просто в силу того, что мы огромная страна, мощная, самобытная, со своим взглядом, которую Запад никогда не мог покорить. Вообще Запад покорял всех абсолютно, кроме России, никогда у него это не получалось.
Понятно, если у вас, как вы считаете, есть возможность этого противника сокрушить, вы попытаетесь это сделать. В этом нет ничего противоестественного. Это естественно. Противоестественно, если волк хочет зарезать овцу? Мне кажется, это нормально для волка. Это не очень хорошо для овцы.
И. Панкин:
- Почему они нас овцой считают?
К. Шахназаров:
- Видимо, мы дали определенные поводы за эти тридцать лет. После 1991 года мы разоружились, стали намного слабее, у нас много проблем, они все это видят. Почему бы не воспользоваться этим? На их месте я бы так же поступил. А почему нет? Я думаю, и нам надо поступить так же, когда у них будет такая ситуация. А она будет.
И. Панкин:
- Откуда такая кровожадность?
К. Шахназаров:
- Это не кровожадность. Я же не говорю об уничтожении. Но любая сила всегда стремится себя утвердить.
И. Панкин:
- Но Запад нас хочет именно уничтожить.
К. Шахназаров:
- Это сложный вопрос. Не так все однозначно и на Западе. Для большей части западной элиты, среди которой есть вполне разумные люди, вопрос не столько в уничтожении, сколько в подчинении. Подчинить нас, превратить нас в то, чем мы были в 90-е года. Сделать своим сателлитом. И в этом смысле, почему нет, если у них есть возможность.
И. Панкин:
- Они используют Украину исключительно как инструмент?
К. Шахназаров:
- Конечно, на мой взгляд, однозначно. Для них Украина – это инструмент. Мы говорим, что уходим на восток. Запад не Украину хочет удержать, а Россию. Для них важна Россия, не Украина. Чтобы мы не ушли на восток. Им это не нужно.
И. Панкин:
- Они же все делают для того, чтобы мы уходили на восток.
К. Шахназаров:
- Они все делают. Но если допустить, что они выиграют, что Россия превратится опять в нечто подобное – рыхлое образование под их контролем, как в 90-е годы, куда же она уйдет? Она будет управляема ими и никуда не уйдет. Именно в этом задача. Неужели вы думаете, что они хотят допустить, чтобы Россия ушла полностью на восток? Для них это катастрофа. Восток, прежде всего Китай, имея такой гигантский тыл в виде России, с такими ресурсами, он будет абсолютно непобедим. Они никогда с ним не справятся. Поэтому битва идет не за Украину по большому счету, а битва идет именно за Россию. И мы это должны понять, что про нас речь. А Украина – один из способов, один из технических приемов, с помощью которого они хотят это сделать.
И. Панкин:
- Насколько сейчас вы допускаете, что мы можем проиграть?
К. Шахназаров:
- Я не допускаю этого. Я говорю, что при анализе это надо учитывать. Вы никак не поймете этой мысли. Для того, чтобы не проиграть. Допустим, я начинаю свою игру. Я про себя думаю: хорошо, а что будет, если я проиграю? И вот я анализирую и понимаю: в некоторых случаях это не так страшно. Бывают случаи и в истории, и в личной жизни, ну, проиграл – и ладно, ничего страшного, для меня это не катастрофично. А бывает, я анализирую ситуацию и думаю: да, для меня это будет катастрофа, для меня это неприемлемо. И я совсем по-другому действовать начинаю. Вот для чего ты анализируешь возможности проигрыша, а не для того, чтобы отступить и сдаться, как некоторые понимают. Видимо, некоторым этого хочется, поэтому они выдергивают из моих слов именно это. А я не про это совсем говорю. Я как раз говорю о том, что, когда ты понимаешь цену, которую тебе придется заплатить в случае проигрыша, у тебя гораздо лучше мозги будут работать в отношении выигрыша.
И. Панкин:
- Можно ли серьезно говорить, что поражение России невозможно?
К. Шахназаров:
- Поражение России невозможно, конечно. Для меня, например, невозможно. Я буду стараться сделать все, чтобы Россия не проиграла, что в моих силах. Именно потому, что я анализирую, что может случиться, если вдруг мы проиграем.
И. Панкин:
- Еще хотел уточнить про наш особый путь. Как вы понимаете этот термин – «особый путь России»?
К. Шахназаров:
- Да, у нас особый путь. Дело в том, что все особые. С этой точки зрения надо смотреть на это. Мы все особые. Есть особый американский путь? Есть, безусловно. И они это знают. И они это культивируют. Они все время говорят о своей особо исключительной нации. Это присуще американцам. Есть особый путь у китайцев? Есть. Есть особый путь даже у небольших стран? Есть. А почему у России не должно быть особого пути? Вот и у нас есть свой особый путь, связанный с нашей историей, с нашим климатом, с нашей географией, с нашим самосознанием, с нашим мировоззрением. Это не значит, как я понимаю, что мы претендуем, что мы лучше других. У нас свой особый путь, и это нормально. В этом и есть многообразие мира. Я так это вижу.
И. Панкин:
- Еще при идеологию. Надо ли нам ее четче формулировать? В конституции политическая идеология запрещена. Главный следователь Бастрыкин говорил, что идеологической составляющей не хватает.
К. Шахназаров:
- Я с этим согласен. Но я в этом смысле, как советский человек, наверное, устарел уже. Я привык к тому, что у нас есть, если хотите, я социалист. Я абсолютно уверен, что будущее за социализмом. Но только у нас, когда говорят о социализме, почему-то сразу представляют 1973 год, Москва, магазин, где очереди, что обязательно такой социализм. У советского периода был свой путь, кстати, оправданный, на мой взгляд, и своя форма социализма. Но социализм, как и капитализм, может быть очень разным. Мы это видим. Китайцы свой социализм строят, вьетнамцы – свой строят. Я думаю, что все равно будущее за какой-то формой социализма. Например, рыночного. Я сам рыночник. Я студией руковожу больше двадцати лет, ни копейки государства. У меня такие взгляды. Естественно, у меня и идеология такая.
Но диктовать сегодня – уже не мое дело. Это, скорее, ваше дело, 40-50-летние должны определить, какая вам идеология нужна. Об этом много говорят, но не очень понятно, какая она должна быть. Я с этим вроде бы согласен, но мою идеологию, которую я исповедую, а она в принципе советская, я не вижу, чтобы ее особенно поддерживали в массах. Это дело масс. Я все равно останусь со своими взглядами. Я считаю, что советская идеология была в целом очень правильной. Экономическая модель сильно в последние годы не работала, и в этом была причина смены. А идеология советская в своей основе – с ее интернационализмом, с ее терпимостью, с ее вниманием к человеку, - я говорю о том, в чем ее суть, мне иногда говорят: этого не было. Слушайте, у Христа тоже было одно, а на деле – другое. Но главное, что идеи были правильными. Советские идеи были правильными. Я сторонник этого. Но насколько это сейчас может работать – не знаю, это уже решать более молодому поколению, нравится им это или нет.
Мнение редакции может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Благодарим каждого зрителя за внимание к нашему творчеству, за ваши комментарии. - 13245481
Видео
ТВ
Статьи
В мире
Новости
Блоги
Политика
Каталог
Война
