Пять факторов, определивших наш мир. Полувековой переход заканчивается. Андрей Фурсов
Как изменился мир за последние 50 лет. Какие ключевые события определили переход в новый мир. Что нам нужно знать и понимать, находясь в конце этого длинного периода. Выступление Андрея Фурсова на конференции "Китайские Чтения".
---
Нужно помнить, что Китай в течение двух тысяч лет был экономически одной из самых развитых стран мира. Мы привыкли смотреть на историю, включая XV—XVIII века, сквозь призму хроноотрезка 1850—1980-х годов (плюсминус) — времени господства Запада над большей частью мира. Но что такое эти 100-150 лет по сравнению с двумя или даже тремя тысячелетиями?
В известном смысле история повторяется: мир и Китай словно возвращаются в 1820 год. В какой степени возвратятся, остановится ли этот процесс или его спираль будет раскручиваться дальше, покажет время.
С 1820-х годов резко усиливается давление Великобритании на Китай — британцы расчищали площадку для ввоза в Китай опиума, этот прибыльный бизнес они развернули с конца XVIII в. В результате двух "опиумных" войн и ослабившего цинский Китай восстания тайпинов британцам удалось установить свой контроль в так называемых "договорных портах", существенно ограничивших суверенитет Китая. Одновременно нарастали экономические проблемы Китая. В результате к концу XIX в. Китай стал тем, что экономисты и историки называют "слаборазвитой страной". В 1980 г. в США даже был проведён международный семинар на тему, как получилось, что самая развитая страна XIV века, Китай, к концу XIX века пришла в состояние слаборазвитости. Слаборазвитости — по сравнению с промышленным Западом, включение в орбиту которого не привело Китай к качественным социально-экономическим сдвигам.
Интеграция прибрежных районов, прежде всего — юга страны, привела не к возникновению промышленной буржуазии, а к усилению традиционного торгового капитала и появлению компрадорских групп, тесно связанных прежде всего с Великобританией. В то же время "шанхайская" модель не распространилась на весь Китай, в отличие от того, что произошло с бомбейско-мадрасской в Индии. Принципиально иной по сравнению с Японией характер включения Китая в мировую экономику и политику, с одной стороны. Размеры Китая и его демографическая масса — с другой. А с третьей — уверенность китайцев в своём социокультурном превосходстве над Западом, причём и в период самых тяжёлых поражений от "рыжих дьяволов" (даже в условиях агонизирующего Китая самоидентификация — "быть китайцем" — никогда не ставилась под сомнение). Всё это не позволило превратить Китай в колонию. В то же время интеграция в мировую систему не могла не деформировать естественное развитие страны.
Переломным в истории современного Китая был период, который я называю "длинными пятидесятыми XIX века" — 1848—1867/73 годы. Они начались мировым кризисом (1848 г.) и публикацией на Дальнем Западе Евразии "Манифеста Коммунистической партии" Маркса и Энгельса (1848 г.), а закончились реставрацией Мэйдзи в Японии (на Дальнем Востоке Евразии, 1867 г.), публикацией I тома "Капитала" (1867 г.) и началом в 1873 г. экономической рецессии (1873—1896 гг.).
Именно в "длинные пятидесятые" западноевропейская (североатлантическая) мир-система превратилась в мировую систему. Это очень важно: мир-систем в мире может быть несколько, мировая капиталистическая система — только одна, и терпеть в себе или рядом с собой другие мир-системы она по определению не может и не будет. К середине XIX века в мире, кроме североатлантической мир-системы, существовали, пусть и в ослабленном виде, ещё две: русская и китайская. Неслучайно англо-французский Запад как ядро мировой системы почти одновременно начал войну против России (Крымская, 1853—1856 гг.) и Китая (вторая "опиумная", 1856—1860 гг.). Своих долгосрочных целей британцы и их пристяжные — французы — не достигли: Россию не удалось ни разгромить, ни полностью выбить из Центральной и Южной Европы, тем более что через полтора десятка лет часть утраченного мы вернули; Китай не удалось превратить в колонию.
Однако и Россия, и Китай перестали быть мир-системами и стали экономически превращаться соответственно в полупериферию и в периферию мировой капиталистической системы, по крайней мере, частично: далеко не все регионы России и в ещё большей степени Китая были включены в мировой экономический кругооборот.
То, что происходило в Китае в течение сотни лет без одного года, между 1850-м (начало тайпинского восстания, начало смуты — "луань") и 1949 гг. (победа коммунистов и объединение страны под их централизованной властью — установление порядка, "чжи"), было типичным для истории Китая периодом династического упадка. Его можно сравнить, например, с эпохой Троецарствия после падения Младшей (Поздней) Хань, когда Цао Цао так и не удалось стать новым Цинь Ши-хуанди, или с эпохой пяти династий и десяти царств между танским и сунским временем. Разумеется, современная эпоха, вторая половина XIX — начало ХХ века придали династическому интеррегнуму в Китае новые черты, резко усложнили его по сравнению с другими "эквивалентными эпохами", однако в целом суть временного провала Китая в "Колодец Истории" от этого не меняется, как и его временный характер.
После леворадикальных экспериментов, порой доходящих до экстремизма и гражданской войны пониженного градуса ("большой скачок", "культурная революция"), Китай в конце 1960-х—начале 1970-х годов оказался в крайне тяжёлом положении. Решение китайских проблем пришло с мирового уровня — из США как "ядерного центра" мировой капиталистической системы, которые к концу 1960-х годов проиграли экономическую гонку Советскому Союзу — не СССР выиграл, а США проиграли.
То, что произошло с КНР за последние 30 лет, именуют не иначе как "китайским чудом". Действительно, по определённым меркам это — чудо, даже если забыть о заплаченной за него социальной и экологической цене, с одной стороны, и о той ситуации, в которой Китай оказался сегодня, — с другой. Однако когда китайские успехи последнего тридцатилетия превозносят как невиданный в истории успех, имеет смысл сравнить их с "советским чудом" 1930-х и особенно 1950-х годов. Во-первых, СССР был развитым высокотехнологичным обществом, которое по тогдашним параметрам и уровням нельзя даже сравнивать с нынешним Китаем, тем более что китайцы — мастера показывать и продавать витрину, прежде всего — городскую, но ведь есть ещё китайская деревня и 75% территории КНР, непригодные для ведения хозяйства по экологическим причинам. И это тоже — результат реализации капиталистического пути. Во-вторых, Советский Союз выступал в качестве не просто страны, а альтернативной капитализму мировой системы — системного антикапитализма, и как только он начал реально интегрироваться в капсистему, он вступил на путь "отложенной смерти".
Китай, при всех его успехах в ряде областей, не является мировым лидером в сфере высоких технологий. В целом он — "нижний этаж", промышленный цех мировой экономики, которую контролируют вовсе не китайцы. Китай не является вариантом развития, альтернативным капитализму, он встроен в него, а потому его цель лишь расширить свою зону контроля и ждать максимального ослабления США, место которых в качестве нового мирового гегемона занять он всё равно не сможет.
И не только потому, что в посткапиталистическом мире макрорегионов не будет одного единственного гегемона. Дело ещё и в том, что страна-гегемон — это всегда инноватор, а китайцы этим качеством в должном, "гегемонообразующем" масштабе не обладают, они — талантливые заимствователи и имитаторы.
Кто-то возмутится: как?! А порох, а компас, а бумага и бумажные деньги — разве всё это изобретено не в Китае? Ответ на это прост: изобрести могут где угодно и что угодно, однако есть изобретение и есть нововведение. Для того чтобы изобретение превратилось в нововведение, нужны благоприятные условия: социо-системные, культурные, психологические. Древние римляне знали, что такое механизмы машинного типа, однако использовали их во время праздников, для увеселения — внедрение такой техники в производство могло разрушить основы антично-рабовладельческой системы.
Гениальные русские изобретатели XVIII века предвосхитили некоторые изобретения британцев, однако их работы не были нужны крепостнической системе, а психологически косная среда не могла оценить технические возможности. Советская номенклатура во второй половине 1960-х годов, исходя из своих шкурно-групповых, квазиклассовых интересов заблокировала превращение антикапитализма в посткапитализм, т.е. в то, что на языке официальной идеологии именовалось "коммунизмом".
Таким образом, не надо путать, во-первых, изобретения и нововведения; во-вторых, заимствователей/имитаторов (пусть талантливых) и настоящих новаторов. Китай заимствовал, а там, где мог, крал технологии. Другое дело, что эти технологии он обратил себе на пользу, в том числе в конкуренции с определёнными сегментами Запада.
Мнение редакции может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Благодарим каждого зрителя за внимание к нашему творчеству, за ваши комментарии. - 13189737
Видео
ТВ
Статьи
В мире
Новости
Блоги
Политика
Каталог
Война
