Евгений Спицын: Брестская уния как линия разлома

 

Разгромив в 1261 году Латинскую империю, основанную крестоносцами после захвата Константинополя в 1204 году, и восстановив (правда, в урезанном виде) Византийскую империю, Михаил VIII Палеолог вполне обоснованно ожидал возмездия со стороны Запада. Опасаясь столкновения, он решил попросить папу Григория Х о содействии в урегулировании отношений с Западом. Папа содействие пообещал, однако вынудил Михаила VIII расплатиться особым образом: Михаилу было предложено совершить метафизическое предательство, и он пошел на это. Вернув себе земли Византийской империи, он предал ее дух — заставил византийское духовенство признать на Втором Лионском соборе прибавление «филиокве» к Символу веры, главенство папы римского и то, что на языке обсуждаемой эпохи именовалось «правом апелляции в Рим». Однако широкие массы отказались принять насильственно насаждаемую унию, и это привело к кровопролитию. Союз с Римом оказался недолговечным. Уже сын Михаила Палеолога, Андроник II, отделился от Рима.

 

Характерно, что Лионскую унию признают крупной неудачей даже сами униаты. Глава украинских грекокатоликов Андрей Шептицкий констатировал: «Наиболее мощные униональные стремления Католической Церкви обычно имели своим следствием то, что отталкивали от себя всю массу разделенных. О Лионском соборе 1274 года следует, к прискорбию, отметить то же самое…».

 

Вторая крупная унионная попытка — Флорентийская уния — связана с готовностью византийских императоров, которым угрожало османское вторжение, пойти на объединение церквей под властью папы в обмен на поддержку Запада.

 

В 1433 году византийский император Иоанн VIII отправил своего представителя, грека Исидора, на Базельский собор для предварительных переговоров о соединении церквей.

 

В 1436 году константинопольский патриарх Иосиф II, союзник императора Иоанна VIII в вопросах унии, посвятил Исидора в сан митрополита Киевского и всея Руси. Как указывает историк церкви А. Карташев, «с назначением Исидора на Русскую митрополию в глазах греков обеспечивалось участие Русской Церкви в задуманном деле соединения Церквей». При этом, утверждает Карташев, греческим иерархам представлялось, что латиняне, заключая с ними унию, пойдут на догматические уступки, а высокообразованный Исидор поможет православным доказать латинянам свою правоту. Карташев считает, что в Исидоре греки ценили ум, а вовсе не его готовность «быть изменником вере отцов, чего они совсем не желали и не ожидали от него».

 

В 1438 году, прибыв в Феррару на Собор, «греческие иерархи испытали несколько оскорблений от латинян. Так, папа требовал, чтобы Патриарх Иосиф при встрече с ним поцеловал по латинскому обычаю его туфлю, и только после решительного отказа со стороны Иосифа оставил свое требование».

 

На Соборе развернулась острая полемика по поводу «филиокве», главенства папы римского и других вопросов, ставших в свое время причиной разделения Западной и Восточной церквей. Часть греческих епископов, а особенно митрополит Марк Эфесский, представлявший патриарха Иерусалимского, твердо отстаивали православные догматы. Тем не менее, Исидор (митриполит Киевский и всея Руси), Иосиф II (константинопольский патриарх) и Иоанн VIII (византийский император) дали согласие на унию.

 

В ходе Собора, в июне 1439 года, престарелый Иосиф II скончался. В июле император и греческие епископы подписали во Флоренции (где проходила завершающая часть собора) унию, в соответствии с которой Восточная церковь принимала католические богословские доктрины, сохраняла свои обряды, а также административную автономию, но попадала под юрисдикцию папы римского. Таким образом, даже если версия Карташева о том, что многие греческие иерархи поначалу заблуждались насчет намерений Исидора, верна, к июню 1439-го Исидор уже вполне проявился как «изменник вере отцов». Но это не помешало многим епископам поставить под унией свои подписи.

 

Однако четыре епископа, включая Марка Эфесского, проявили твердость и унию подписать отказались. Характерно, что папа Евгений IV, узнав об отказе Марка Эфесского, сказал: «Мы ничего не сделали».

 

Эти слова оказались пророческими. Вернувшись с Собора, многие греческие епископы дезавуировали свои подписи. И миряне, и основная масса духовенства отвергли унию. Новый константинопольский патриарх — униат Митрофан, поставленный папой взамен скончавшегося Иосифа II, — столкнулся с невозможностью навязать унию своей пастве.

 

Митрополит Киевский и всея Руси Исидор, приложивший колоссальные усилия для подписания Флорентийской унии, сразу после Собора был возведен папой в сан кардинала-пресвитера и получил звание «легата от ребра Апостольского в землях Ливонских, Литовских и Русских».

 

Прибыв в Вильну в августе 1440 года, Исидор провел там почти год, обласканный великим князем Литовским Казимиром IV, и сумел, опираясь на помощь этого государя-католика, навязать унию православным Западной Руси.

 

Совсем иной прием ждал Исидора в Москве. На собравшемся в 1441 году Соборе епископов Великого княжества Московского уния была единогласно отвергнута, а сам митрополит Исидор признан еретиком, осужден как отступник и арестован. Однако ему удалось бежать из-под ареста. Впоследствии он обосновался в Риме.

 

Сложилась своеобразная ситуация: Московский собор отверг унию, но при этом Москва находилась под омофором константинопольского патриарха-униата.

 

В 1443 году ситуация еще более осложнилась: прошедший в Иерусалиме собор во главе с патриархами Александрийским, Антиохийским и Иерусалимским отлучил от Церкви приверженцев унии.

 

В 1448 году — спустя несколько лет после изгнания принявшего унию митрополита Исидора — Собор епископов Великого княжества Московского без согласования с константинопольским патриархом-униатом поставил митрополитом Киевским и всея Руси Иону, епископа Рязанского и Муромского. Как подчеркивает протоиерей В. Цыпин, магистр богословия Московской духовной академии, «акт этот не мыслился тогда как введение принципиальной новизны в устройство управления Русской Церкви. Святитель Иона был поставлен митрополитом без благословения Константинопольского Патриарха, потому что новый патриарх [пришедший на смену патриарху Митрофану] Григорий Мамма оставался в унии».

 

Иными словами, в тот момент Русская церковь совершила подобный шаг не потому, что стремилась обрести автокефальный статус (то есть получить самостоятельность, выйдя из подчинения Константинополю), а исключительно ради того, чтобы противостоять униатству более активно, чем часть православной византийской элиты.

 

Между тем Византия агонизировала. В 1451 году император Константин, сменивший умершего в 1448 году Иоанна VIII, не надеясь более на помощь Запада, изгнал патриарха-униата и восстановил в Константинополе православие. Однако уже в 1452 году он вновь начал переговоры с Римом об унии… Метания Константина не спасли его империю. В мае 1453 года турки взяли Константинополь. Византийская империя пала — на этот раз безвозвратно. С момента падения Константинополя центром православия оказалась Москва.

 

Юрисдикция Ионы, получившего титул митрополита Киевского и всея Руси, распространилась поначалу и на земли Западной Руси. В 1451 году великий князь Литовский Казимир IV из дипломатических соображений (за два года до того он заключил мирный договор с великим князем Московским Василием II) издал грамоту о том, что в управлении Ионы находятся все православные епархии Литовского княжества.

 

Однако в 1458 году тот же Казимир поддержал инициативу папы Каллиста III о создании Киевской митрополии, независимой от Москвы. Находясь в Риме, константинопольский патриарх-униат Григорий Мамма назначил митрополитом Киевским Григория Болгарина (ученика изгнанного из Москвы Исидора). При поддержке Казимира власть Григория Болгарина распространилась на епархии Западной Руси, и он стал называться митрополитом Киевским, Галицким и всея Руси.

 

В 1461 году после кончины митрополита Киевского и всея Руси Ионы (того, кто был избран Собором епископов Великого княжества Московского в 1448 году) его преемник стал носить титул митрополита Московского и всея Руси.

 

В 1469 году Григорий Болгарин, не выдержав изоляции (большая часть паствы его не приняла), вернулся в православие. Но «мавр сделал свое дело» — разделение Русской митрополии на Киевскую и Московскую не имело уже обратного хода.

 

Итак, следствием Флорентийской унии стало вовсе не единение католической и православной церквей, а раскол православия. Сначала — вынужденное отъединение Русской церкви от Константинопольского патриархата, ибо во главе патриархата оказался униат. А затем раздробление единой Русской митрополии, вышедшей из подчинения Константинополю, на Московскую (сохранившую свою независимость от Константинополя) и Киевскую (вернувшуюся под юрисдикцию Константинополя). Зафиксируем также, что на тот момент униатство не получило на территории Киевской митрополии широкого распространения.

 

 

Следующая попытка заключить унию была предпринята Римом в 1596 году на территории Речи Посполитой (федерации Королевства Польского и Великого княжества Литовского), окормлявшейся митрополитом Киевским, Галицким и всея Руси. Речь идет о так называемой Брестской унии.

Как уже было сказано выше, наше внимание сосредоточено только на предпосылках Брестской унии — как исторически предвосхищавших ее, так и тех, которые оказывали на нее непосредственное воздействие, выступая в роли прямого катализатора этого большого проекта папского престола.

 

Одним из таких факторов стало появление на исторической арене нового действующего лица — протестантизма. Родоначальником протестантизма считается Мартин Лютер, который впервые открыто выступил против политики католической церкви в 1517 году. В рассматриваемый период католическая церковь, с ее стремлением к обладанию светской властью и материальными богатствами, уже мало походила на аскетическую церковь апостольских времен. Так что негодование верующих имело под собой реальные основания, а кроме того дополнительно подогревалось теми силами, которым хотелось освободиться от чрезмерной власти папского престола, — например, германскими князьями. Протестантизм получил широкую поддержку. Адепты различных реформаторских течений (а их было множество) стремительно распространились по территории Европы, демонстрируя изрядную энергию и убежденность.

В Польше и Литве к протестантизму потянулись как простолюдины, так и шляхта. Как указывают исследователи Л. и Ю. Ивонины, «протестантизм для ряда князей был гораздо удобнее католицизма, предполагавшего политический и идеологический контроль Рима. Бывшие церковные земли переходили главным образом в руки дворянства. Никаких радикальных перемен в общественно-политической жизни при этом не происходило». Что характерно — протестантизм оказался притягательным не только для католической знати, но и для православной: «Православные фамилии: — Ходкевичей, Воловичей, Сапег, Горских, Вишневецких и др. приняли протестантизм», — отмечает историк церкви А. Карташев. Он объясняет переход православной знати в протестантизм, конкретно — в кальвинизм, инстинктом сопротивления католичеству как орудию полонизации и латинизации: «Опротестантимся, чтобы не облатиниться и не ополячиться».

Нестойкость православных родов, устремившихся в кальвинизм, ряд исследователей связывает не только с «инстинктом сопротивления католичеству» и (или) сугубо меркантильным интересом — захватом земель, церковного имущества и пр. Было и еще одно, крайне немаловажное для знати, обстоятельство. Представители правящей католической династии Ягеллонов (а в рассматриваемый нами период именно Ягеллоны были великими князьями Литовскими и королями Польскими) несколько раз подтверждали так называемое Городельское постановление 1413 года, в соответствии с которым православные не допускались к высшим должностям в государстве.

Однако и это еще не всё. Благодаря специфической политике Ягеллонов, западнорусское православие переживало кризис, вполне сопоставимый с тем кризисом, в котором пребывала католическая церковь и который открыл дорогу столь широкому распространению кальвинизма. Как подчеркивает в своем исследовании П. Знаменский, «всего вреднее для Православной Церкви было усвоенное королями право церковного „патроната“ и „подавалья“ церковных мест — архиерейских кафедр и находившихся на коронных землях монастырей и церквей…». Иными словами, места священников и настоятелей монастырей, игравших ключевую роль в духовной жизни общества, вручались людям «за деньги или в награду за военные и гражданские заслуги». Подобная практика еще никогда и нигде не приводила к положительным результатам.

 

Итак, в рассматриваемый период на территориях Великого княжества Литовского и Королевства Польского получил широкое распространение протестантизм — как реакция на кризис католической церкви. Одновременно специфическое отношение правящей католической династии Ягеллонов к православию (православные не допускались к высшим государственным должностям; на духовное поприще привлекались лица, дискредитирующие православную церковь) привело к тому, что часть православных, видевших «изъяны» в западнорусской церкви того времени и одновременно сопротивлявшихся окатоличиванию и ополячиванию, тоже устремилась в протестантизм.

Таким образом, протестантизм, во-первых, оказался неожиданным конкурентом католицизма в деле вовлечения православных в его орбиту. А во-вторых и в-главных — он нес прямую угрозу существованию католической церкви в целом.