Ростислав Ищенко. Теракт в Керчи: последствия

20 октября 2018 - vip

В Керчи произошла ужасная трагедия. В результате террористического акта погибли и ранены около ста учащихся и преподавателей Политехнического колледжа. На данный момент ещё точно неизвестен формат теракта. Показания очевидцев традиционно разнятся.

Одни слышали один взрыв, другие — несколько взрывов. Кто-то видел ходивших по аудиториям и стрелявших в учащихся людей с оружием, кто-то говорит об одном человеке, кто-то утверждает, что стреляли из автомата, кто-то — что из оружия калибром 12 мм. Поскольку невозможно предположить, что по улицам Керчи незамеченным гулял человек с крупнокалиберным пулемётом, это могло быть охотничье ружьё или скорее обрез ружья.

Пока что последняя официальная версия выдвинута главой Крыма Аксёновым, который заявил, что был взрыв, что террорист — учащийся этого же учебного заведения, что он погиб и его тело найдено.

Первый вывод, который можно сделать из произошедшего, — низкий профессионализм соответствующих служб и властей Республики Крым в работе с информацией. Проблема не в том, что теракт произошёл. Теракты происходят везде — самые благополучные государства с самыми мощными спецслужбами не могут избежать терактов.

Но давайте вдумаемся, в чём заключается главная задача террористов? Самые масштабные теракты не в состоянии нанести государству значительный экономический, инфраструктурный или демографический урон. Если они направлены против государственных деятелей, их цель дезорганизация власти, запугивание чиновничества. Поэтому о неудавшихся покушениях на глав государств стараются не сообщать, чтобы не будоражить общественность. Если же теракт направлен против населения, его цель — запугивание и дезорганизация общества, пробуждения в нём чувства недоверия к власти, неверия в её способность защитить. К этой же категории близки и теракты, совершаемые одиночками. Наше общество склонно к распространению теорий заговора и не верит в способность одиночки (не руководимого ЦРУ, МИ-6 и Рокфеллерами и Ротшильдами) совершить нечто масштабное. Поэтому в таких случаях всегда возникают альтернативные версии и рассказы о том, что «от нас что-то скрывают».

Работа террористов на информационный фронт, а также наступающие информационные последствия всем известны. Известен и способ борьбы с паникой и распространением лживых слухов — максимальная информационная открытость следствия, работа на упреждение и быстрое разоблачение уже возникших слухов.

Могу уверенно сказать, что керченский теракт обязательно обрастёт слухами. И слухи эти будут для властей неблагоприятны. Именно из-за их непрофессиональной работы с информацией. В первые же минуты после теракта появилась версия со стрельбой, а также утверждения, что взрывов было несколько.

Первый вопрос: почему люди, обладавшие столь эксклюзивной информацией, не только через несколько минут, но и через два часа после взрыва, стоя на месте трагедии, делились своими знаниями с журналистами и даже обычными зеваками, пишущими их на камеры мобильных телефонов, а не со следствием.

Второй вопрос: почему официальные лица через три-четыре часа после взрыва, когда уже во всю муссировалась версия со стрельбой, когда в сети публиковались фотографии возможного террориста, в том числе и с чем-то напоминающим оружие в руках, делали вид, что всё это их не касается, и никак не подтверждали и не опровергали слухи.

Использовали ли террористы только взрывчатку, или они ещё и стреляли, был взрыв один или несколько — технические детали, важные для следствия, но ничего не меняющие, с точки зрения как государства, так и семей погибших и раненых. А вот неполная и/или недостоверная информация позиции государства резко ослабляет, порождая волну слухов из серии теории заговора. Причём, упустив время в самом начале, потом опровергать уже бессмысленно. Всё равно значительная часть общества будет верить уже не самой доказательной официальной версии, а самым бессмысленным слухам.

Между тем, отличить пулевые ранения от взрывных травм — не самая большая проблема не только для эксперта, но даже для простого оперативника полиции. Если в здании была стрельба, то должны быть гильзы, позволяющие легко установить тип и калибр оружия. Если было несколько взрывов, их места легко локализовываются.

Наконец, под зданием стоит толпа падких до сенсации журналистов. Если оперативник ФСБ или представитель полиции, или МЧС (кому поручили) проведёт их по зданию, покажет место (места взрывов), позволит провести съёмку и параллельно изложит официальную версию — дело сделано. Эта версия будет доминирующей в СМИ. Журналист будет зубами держаться за свою сенсацию, за свою минуту славы. Он будет вести войну не на жизнь, а на смерть с коллегами по цеху, которые усомнятся в адекватности его версии.

Вместо всего этого информация докладывается наверх. В конечном итоге интервью даёт Аксёнов. Это хорошо, что он моментально прибыл на место, возглавил штаб и вникает в детали. Но он не профессионал ни по части расследования, ни по части работы с информацией.

И вот через три часа после того, как версия со стрельбой уже активно гуляет по интернету и пробилась даже в пусть не самые респектабельные, но печатные СМИ, Аксёнов её просто игнорирует. Он не произносит сакраментальную американскую фразу «мы ничего не подтверждаем и не опровергаем» (или «без комментариев»), которая означает, что с версией событий власти знакомы, но в данный момент не считают нужным её обсуждать. Беседа проходит так, как будто неудобная версия не существует. Сам подобный формат беседы будет порождать в обществе подозрения. И когда через сутки-двое власть начнёт, наконец, доказывать свою версию с фактами на руках, многие ей уже не поверят.

На месте всегда надо иметь минимально обученных работе с прессой оперативников, которые и будут формировать и обосновывать официальную версию. Во-первых, людям, которые только что ловили бандита, доверия больше, чем высокопоставленным чиновникам, которые через несколько часов или дней в своём кабинете рассказывают, как тонко они руководили операцией по поимке (даже если действительно руководили). Во-вторых, оперативник живёт в том же городе, ходит по тем же улицам, ездит в том же транспорте. У него есть друзья, знакомые, кто-то просто регулярно видит его в том же супермаркете, в котором отоваривается сам. Человек всегда больше верит кому-то, кого знает лично, с кем сидел за одним столом или стоял в одной очереди, кто такой же, как он, и переживает те же проблемы, чем лицу из телевизора, пусть даже очень высокопоставленному.

Конечно, в таком режиме управлять информацией сложнее, работа требует более квалифицированных специалистов, а используемые механизмы — более тонкой настройки. Зато возникает эффект взаимодействия и взаимного доверия.

Ну и, конечно, нельзя не попытаться ответить на вопрос: а кто организатор теракта? Уже есть версия студента-одиночки. Возможно, и так, но принципиальным будет ответ на вопрос: этот одиночка действовал потому, что у него со сверстниками дело не ладилось, или у него были политические мотивы. Если политические, то дело плохо, даже хуже, чем, если бы это была засланная ЦРУ диверсионная группа. Ведь это означало бы, что враждебная России пропаганда не только воспринимается частью молодёжи, но и может дистанционно программировать некоторых психически неустойчивых индивидов на теракты. В таком случае можно было бы сделать вывод, что система информационной безопасности государства не соответствует требованиям времени и нуждается в оперативной модернизации.

Теракт мог быть организован и внешними силами. В таком случае я бы склонялся в пользу версии либо ближневосточных исламистов, либо украинских «диких» (не стоящих на государственном довольствии) нацистов. Госструктурам Украины сейчас невыгодно обострять отношения с Россией именно в таком формате. У них работают действенные механизмы контролируемого (пока контролируемого) обострения в виде игры в автокефалию и периодической интенсификации боевых действий в Донбассе.

Кроме того, теракт, направленный против учебного заведения, в результате которого изначально могли пострадать только подростки и их преподаватели, не может быть поддержан мировым сообществом. Он не приносит организаторам славы борцов, политических и информационных дивидендов, и взять на себя ответственность за него могут только окончательные отморозки.

Здесь нельзя с успехом применить даже любимый метод киевских пропагандистов и написать, что, пока Крым был украинским, терактов там не было. Поскольку, по официальной версии Киева, Украина воюет с Россией, а Крым — оккупированная территория, такое заявление будет означать, что Россия против граждан Украины теракты не устраивала, а Киев против людей, которых считает своими гражданами, страдающими под гнётом иностранной оккупации, устраивает, причём против детей. То есть выстроить на этом деле более-менее эффективный пиар Украина не может, а понести серьёзные имиджевые потери — вполне.

Поэтому, с моей точки зрения, теракт был совершён либо действительно усилиями одиночки или даже небольшой группы местных суицидников, либо, если будет найден иностранный след, это может быть делом рук негосударственных бандитских националистических или религиозных группировок как ближневосточного, так и украинского происхождения.

Впрочем, официальная версия окончательно ещё не сформулирована, а предъявить претензии соседнему государству можно не только за прямую организацию теракта, но и за то, что террористы использовали его территорию в качестве базы, или за то, что его пропагандистские усилия привели к формированию соответствующих террористических взглядов.

Ростислав Ищенко. Теракт в Керчи: последствия

Похожие статьи: