Недавно Михаил Борисович Погребинский, известный украинский политолог с базовым образованием физика-теоретика, вызвал скандал в узком кругу всё ещё интересующихся судьбой Украины российских граждан.
Михаил Борисович сказал что-то вроде того, что российскому телевидению (да и СМИ вообще) стоило бы как-то смягчить свой тон в отношении УПА. Затем Погребинский долго оправдывался, объясняя, что он-то, конечно, УПА не любит, а совет свой давал исключительно потому, что на Украине население стало якобы лучше относиться к России. Вот потому-то Россия, как кажется Погребинскому, и должна сменить формат пропаганды.
Возможно, с точки зрения физика-теоретика это и правильно. Но правила политической борьбы подсказывают, что если что-то работает, то менять ничего не надо. Если верить Погребинскому, в украинском обществе наметились позитивные изменения в восприятии России. Если такой эффект дал существующий формат пропаганды, то зачем что-то менять?
К сожалению, никаких особых изменений в политической или информационной повестке Украины не заметно. Русофобский запал официального Киева ограничивается только отсутствием у него реальных возможностей для проведения самостоятельной внешней политики. Запад же, на поддержку которого в Киеве традиционно надеются, не раз ожёгшись на антироссийских провокациях (Южная Осетия, Абхазия, Крым, Карабах), хоть и не прочь «поставить Кремль на место», не знает, как это сделать, чтобы потом не было безумно больно и стыдно вспоминать.
Так что нет никаких оснований считать, что общественность Украины, совсем недавно избравшая олигархического клоуна Зеленского в качестве замены клоунскому олигарху Порошенко, как-то изменила своё отношение к России. Собственно, неудачное выступление Погребинского также об этом свидетельствует. Зададимся вопросом: неужели Михаил Борисович не мог подобрать в виде примера, требующего «смягчения» риторики российских СМИ, нечто менее одиозное, чем УПА, которая, кстати, признана в России экстремистской организацией и запрещена?
Наверное, мог. Но он говорит о том, что считает важным для украинского общества — об отношении к УПА. Погребинский является многолетним соратником Медведчука, которого хорошо знающий последнего Путин публично называл украинским националистом. Безусловно, Путин не ставил Медведчука на одну доску с Бандерой, но это совсем не значит, что, называя националистом, он делал ему комплимент. Медведчук — умеренный националист, разумно считающий, что украинизацию и «европейский выбор» можно было бы продвигать без эксцессов и во многом за счёт России. Получалось же при Кучме. Почему бы не вернуть те золотые времена. О том, что в одну реку невозможно войти дважды, юристу Медведчуку, очевидно, неизвестно, так что заблуждается он совершенно искренне.
Так же искренне заблуждается и Погребинский, называющий себя «представителем русской Украины», но подчёркивающий, что это «не Россия». Если Медведчук — умеренный националист, склонный растянуть ассимиляцию украинских русских на десятилетия, то Погребинский — русский коллаборационист, готовый к сотрудничеству (коллаборации) с националистами медведчуковского формата.
Они во всём друг с другом согласны. Украина — не Россия. Интересы украинского государства выше интересов русских людей, это государство населяющих. Со временем все украинские русские сольются с украинцами с экстазе на почве любви к украинской государственности, и будет им счастье. Примерно так можно обозначить основы медведчуковско-погребинской теории. Впрочем, самими авторами она в отдельном труде не сформулирована, так что возможны и иные трактовки. Но думаю, что разница в трактовках будет лишь в расстановке тактических приоритетов, а не в стратегических целях.
Против этого нельзя было бы возразить, если бы не постоянное требование Медведчука—Погребинского, чтобы Россия поняла, поддержала материально, сняла санкции, допустила на рынки, а в качестве первого шага хотя бы заткнула рот своим СМИ, безжалостно критикующим украинский нацистский режим, в который Погребинский с Медведчуком вполне вписались в качестве легальной оппозиции. Чем отличается легальная оппозиция от той, которая находится в подполье, могиле, концлагере или в эмиграции? Тем, что легальная оппозиция борется за улучшение режима, а не за его уничтожение.
При этом Крым российским ни один из них официально не признаёт. И это важно, поскольку вопрос о Крыме значительно лучше родословной, родного языка и гражданства определяет вашу этническую принадлежность. Признающие Крым украинским — украинцы (даже если они российские граждане, живут в России и никогда никто из их предков не имел к Украине никакого отношения). Признающие русским — русские (даже если родились в глухом селе на Тернопольщине и никогда его не покидали: тем более русские, чем в более жёстком бандеровском окружении живут).
В общем, реализация программы Медведчука, хочет он того или нет, ведёт к приданию украинскому нацистскому режиму человеческого лица, возвращению его в умеренно-националистический формат и, ради сохранения украинской государственности, восстановлению прагматичных торгово-экономических отношений с Россией. Погребинский с ним солидарен. Вроде бы ничего плохого в эволюционном изменении режима к лучшему нет.
Можно даже выступить в их поддержку и сказать, что «дорога в тысячу ли начинается с первого шага», что Медведчук лучше Порошенко, Турчинова и даже Зеленского, что Погребинский лично человек умный, образованный и интеллигентный и хочет всем только добра. Всё это правда. Но правда и то, что их прожекты восстановления умеренно националистической «Украины — не России» — чистой воды маниловщина. Мы это видим на примере Белоруссии.
У Лукашенко были прекрасные отношения с Кремлём. Объём полученных им уступок и преференций не снился не только Украине, но всем постсоветским странам вместе взятым. Долгое время «бацька» если и подвергался в российских СМИ критике, то критиковали его либералы за близость к Кремлю. Но постепенно всё изменилось. Выяснилось, что Белоруссия не может существовать самостоятельно в рамках построенной Лукашенко экономической модели. При этом проводить реформы Лукашенко не хочет, справедливо видя в личном (даже не государственном, а именно личном) контроле над белорусской экономикой основу своей власти. Вариант интеграции Белоруссии в Россию его тоже не устраивает, по той же причине — утрата неограниченной личной власти в своей вотчине.
В результате к концу десятых годов текущего века белорусские власти пришли (совершенно независимо от украинских коллег) к чему-то подобному концепции Медведчука—Погребинского. Белорусская пропаганда делает акцент на том, что некие деструктивные силы в России просто не любят Белоруссию и совершенно необоснованно не хотят финансировать лукашенковскую стабильность, которой для выживания необходимо всё больше и больше внешних вливаний. Официальная белорусская власть предъявляет российским СМИ те же претензии, что и Погребинский. Они, мол, слишком жёстко критикуют происходящее в соседней стране.
Почему пример Лукашенко важен? Потому что, в отличие от Украины, Белорусское государство вначале создавалось в качестве не просто дружественного России, но склонного к любой форме ускоренной интеграции с Россией. Потому также, что создать это государство на пустом месте и долгие годы поддерживать его в работоспособном состоянии Лукашенко сумел самостоятельно. Российскую поддержку он получал. Но получал её не просто так, а за свою политическую позицию.
Тем не менее логику развития исторического процесса нельзя обмануть. Со временем белорусская правящая элита оказалась перед выбором: интересы суверенной белорусской государственности или интересы интеграции. Эти интересы больше невозможно было совмещать, они диаметрально противоречили друг другу. Сделав выбор в пользу суверенности, белорусское руководство сразу же оказалось в ситуации жёсткого и постоянно нараставшего противостояния с Россией. Просто потому, что, как было сказано выше, интересы суверенной белорусской государственности, которые Лукашенко принял в качестве приоритетных, противоречили интересам России.
Чем отличается ситуация в Белоруссии от ситуации на Украине. В Белоруссии в 1994 году к власти пришла постсоветская бюрократия, которая, чтобы сохранить контроль над страной, заблокировала приватизацию крупных предприятий, а чтобы получить источник финансирования бюджета, заняла дружественную позицию в отношении России, тем более что Запад пытался давить и устраивал заговоры для смены белорусской власти на более рыночную.
В результате местные националисты в Белоруссии долгое время были в таком же загоне, как Русский мир на Украине. Но после того как официальный Минск выяснил, что Россия не планирует финансировать суверенизацию Белоруссии в том же объёме, в котором она финансировала её интеграцию, он, для балансирования российского влияния, стал развивать свой прозападный вектор. То есть «белорусские русские» создали собственное государство, а белорусские умеренные националисты коллаборировали с ними.
На Украине всё произошло с точностью до наоборот. Пришедший к власти в 1994 году под теми же лозунгами и с той же программой, что и Лукашенко, Кучма, не без влияния концепции Медведчука—Погребинского, быстро перекрасился, осознал, что «Украина — не Россия» и начал строить умеренно националистический режим, в значительной степени опиравшийся на добровольную коллаборацию «украинских русских».
Есть ли разница? Есть.
Белоруссия, на десять лет позже Украины вступившая на путь поощрения умеренного национализма, пока ещё сохранила значительную часть своего «приданого», полученного при распаде СССР. Белорусская государственность уже шатается, белорусская экономика не в состоянии обеспечивать потребности страны. Но и то и другое пока работает и, при разумном и осторожном реформировании, способно уцелеть, как элемент более крупной (российской) системы. Белоруссию пока не надо пересобирать заново, хоть она к этому идёт семимильными шагами. И белорусский нацизм уже начинает проглядывать сквозь умильную мордочку белорусской евроинтеграции.
Двинувшаяся в обратном порядке Украина, где умеренные националисты приняли на службу коллаборировавших «украинских русских», значительно раньше «доразвивалась» до экономического и политического кризиса, который вначале привёл к установлению в стране нацистской диктатуры, а затем к быстрому развалу украинской государственной и экономической систем. При этом надо иметь в виду, что Украина из всех советских республик (включая Россию) получила от СССР самое богатое приданое. Тем не менее уже к 2010 году её экономика не способна была существовать без российской поддержки.
Украина больше Белоруссии, поэтому и требуемая поддержка (в финансовом выражении) сразу оказалась значительно больше и росла быстрее. Напомню, что в декабре 2013 года Януковичу для полного счастья хватало 15 миллиардов российского кредита (транши должны были выдаваться в течение трёх лет), а также ещё пятнадцати миллиардов долларов долгосрочных программ (рассчитанных на 10-15 лет) промышленной кооперации. Уже в феврале-марте 2014 года Турчинов утверждал, что для безболезненного прохождения бюджетного года Украине необходимо получить внешних займов на 40 миллиардов долларов.
В 2015 году эксперты оценивали стоимость украинского экономического ренессанса в ежегодные 50 миллиардов долларов на протяжении 5-10 лет. Сейчас вложения, необходимые для реанимации украинской экономики, оптимистично можно оценить в ежегодные сто миллиардов долларов на протяжении 10-20 лет. Пессимистичная же (мне лично более близкая) оценка такова, что на Украине ничего восстановить нельзя и следует ждать, пока за полвека новая национальная экономика не прорастёт естественным путём. К тому времени население страны должно составлять 14-15 миллионов человек.
Подчеркну, что разница заключается в том, что Украина раньше пошла по пути, начертанному в совместной программе умеренных украинских националистов и украинских русских. Белоруссия повторяет тот же путь. И уже сейчас большинство экспертов солидарно с тезисом, что если власти Минска не одумаются и не запустят ускоренную программу политических и экономических реформ, направленную на интеграцию в Россию, то в Белоруссии будет хуже, чем на Украине.
Итак, чем же «синдром Лукашенко» отличается от «синдрома Погребинского»? У «бацьки» было правильное начало, соответствовавшее политической обстановке средины 1990-х. Он сбился с пути лет через 6-8, когда утвердился во мнении, что его воля важнее, чем политическая и экономическая реальность. Украинский же «союз мягких суверенизаторов» изначально базировал свои взгляды на оторванных от жизни теоретических построениях, по принципу: раз я так хочу, то так и должно быть.
Михаил Борисович Погребинский — милый, хорошо образованный, интересный в общении человек. Упорное продвижение им концепции «Украина — не Россия», но «вы войдите в положение, не ругайте нас и дайте денег» могло бы вызвать лишь сочувственную улыбку, если бы в союзе с Медведчуком они (а также разделяющие их взгляды представители других партий Украины, в том числе претендовавших на поддержку пророссийских избирателей) долгие годы не внедряли эту концепцию в жизнь. Надо понимать, что современный украинский нацизм — не более чем реакция маргиналитета, не удовлетворённого провальными, с его точки зрения, результатами реализации концепции Медведчука—Погребинского.
Не имея изначального злого умысла, стремясь к гармоничному развитию нового общества, они тем не менее в не меньшей степени, чем Порошенко, Турчинов, Яценюк, Тягнибок и прочие (включая Януковича) несут ответственность за тысячи погибших после переворота 2014 года, за уничтоженную экономику, за разрушенные судьбы миллионов людей, вынужденных в поисках средств к существованию навсегда покинуть родину.
Те же русские люди, которые не воспринимают примирительные эскапады Погребинского в отношении УПА, которые настойчиво советуют Лукашенко посмотреть на опыт Украины (гораздо ранее Белоруссии применившей теорию «суверенности за российский счёт») и сделать выводы, возможно, и не могут рационально объяснить свою эмоциональную позицию неприятия коллаборационистских концепций местных умеренных национализмов в союзе с местечковыми как бы русскими, но интуитивно чувствуют опасность подобного «миротворчества».
Так что пусть Михаил Борисович не обижается на российские СМИ и на русский народ за то, что они, не желая повторения судьбы Украины ни для своей страны, ни для Белоруссии, бывают недипломатичны в своей реакции на очередное предложение «понять и простить».
Россия может впитать в себя и Украину, и Белоруссию, и кого угодно в каком угодно количестве (но на своих условиях), но Россия не может сама впитаться ни в Украину, ни в Белоруссию, ни в кого угодно на любых условиях. И русский, для которого интересы Украины приоритетны, с точки зрения русских — вовсе и не русский уже, а самый что ни на есть украинец, даже если он говорит по-русски, думает по-русски и засыпает под сказки Пушкина.
Мнение редакции может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Благодарим каждого зрителя за внимание к нашему творчеству, за ваши комментарии. - 13178401
Видео
ТВ
Статьи
В мире
Новости
Блоги
Политика
Каталог
Война
