Сергей Глазьев: Анализ бюджетной политики в России

27 июля 2017 - vip

Архитектура нынешнего бюджета заложена была еще господином Кудриным десятилетие назад по лекалам рекомендаций Международного валютного фонда. МВФ со своей стороны традиционно пытается сократить бюджет. Чем меньше, так сказать, доля бюджета в валовом продукте, тем кажется лучше. На самом деле весь мировой тренд обратный. Если мы за последние сто лет возьмем динамику расходов бюджета, мы увидим, что если в начале XX века доля бюджета в ВВП была 10%, сегодня она зашкаливает за 50% во многих странах, причем в странах, которые себя декларируют как социальные государства. Практически везде доля консолидированного бюджета в ВВП больше 50%. Поэтому стремление сократить бюджет — это, в общем-то, анахронизм.

Когда у нас было много денег — шли эти нефтедоллары — за счет роста цен на нефть, мы, благодаря экспортным пошлинам, забирали их в бюджет, господин Кудрин придумал Стабилизационный фонд. Вот, скажем, мы, если хотим быть на мировом уровне, нужно увеличивать расходы на науку в два раза как минимум из бюджета, расходы на образование — минимум в полтора раза, почти в два раза — расходы на здравоохранение. Тогда мы выйдем на уровень передовых стран. Мы были на уровне там где-то с середины XX века по структуре расходов. У нас, как я уже говорил, в два раза завышена доля традиционных расходов в бюджете за счет раздутой бюрократии. И второе: в два раза примерно занижена доля расходов на развитие. И одна треть расходов у нас — доходило до 9% валового продукта — была в Стабилизационном фонде. Вот если бы деньги Стабилизационного фонда добавить к расходам на развитие, мы бы вышли на структуру передовых стран! То есть у нас Стабилизационный фонд образовался не потому, что у нас избыток денег был, а потому, что мы недофинансировали расходы на развитие и его создание. Все шло на кредитование американского бюджета, помогали им выстраивать современный бюджет…

Теперь уже нет сверхдоходов. Поэтому теперь вопрос, у кого отнять? Понимаете, для этих, так сказать, поверхностных либерал-монетаристов — у них есть общее ограничение, что доля бюджета в ВВП там не должна быть больше, предположим, 30%. А дальше вы делите, как хотите, потому что в их голове, значит, неважно, как будут тратиться деньги. Потому что якобы на инфляцию не влияет направление траты денег, важен объем денег, доля денег, перераспределяемых государством.

Наконец, еще два изъяна принципиальных из архитектуры бюджета имени господина Кудрина. Экспортные пошлины, которые мне лично пришлось вводить, в 91-м году мы их ввели, как способ изъятия проданной ренты от экспортируемой части сырьевых товаров, благодаря чему мы получали одну треть дохода федерального бюджета. В то время это был мощнейший инструмент. Мы забирали сверхприбыль, которая принадлежит государству, как собственнику проданных ресурсов, и только с той части проданных ресурсов, которая экспортировалась. Если бы мы их не забирали, деньги оседали бы на зарубежных счетах. Поэтому вот ваш покорный слуга занимался как раз введением этого инструмента.

Потом под давлением наших углеводородных монополистов начали экспортную пошлину снижать, подключили МВФ, чтобы они давили на правительство по поводу снижения экспортных пошлин. Наконец, вступая в ВТО, мы взяли на себя обязательство в перспективе убрать пошлины, перешли на налог на недропользователей, который, по сути, означает добавку к цене для всех, включая внутренних потребителей. А рента сегодня остается у тех, кто контролирует наиболее выгодные месторождения. Но это больше касается налоговой системы. Я хочу сказать, что есть часть бюджета, связанная с конъюнктурой нефтяных цен. Значит, известно, что в нашей, к сожалению, деградировавшей экономике мы сильно зависим от экспорта нефти. Практически две трети углеводородов Россия экспортирует. За счет экспортной пошлины, налога на добычу полезных ископаемых мы примерно половину доходов получаем. Они имеют переменную часть. И, конечно, есть проблема. Если сегодня высокая цена — мы можем много себе позволить, если низкая — мало. То есть логика создания Стабилизационного фонда есть. Эта логика была перевернута, так сказать, с плюса на минус.

В период правительства Примакова мы ввели бюджет развития, который формировался за счет переменной части доходов. Это не только нефть, это приватизация, предположим, еще какие-то конъюнктурные доходы. И эти переменные доходы мы изымали из защищенных расходов, потому что та часть бюджета, которую нельзя сократить, значит, то, что связано с социалкой, обороной, их надо иметь возможность финансировать всегда. А та часть, которая получается сверх за счет высокой временной конъюнктуры, мы ее аккумулировали в бюджет развития, и бюджет развития как раз работал на инвестиции в инфраструктуру, в стимулирование капиталовложений. То есть он работал на развитие. Но лоббисты МВФ все перевернули с ног на голову. Они отдали эти сверхдоходы в пользование американцам, вложили в покупку американских казначейских бумаг. Ну, нам еще повезло, что после краха этих инвестиционных ипотечных фондов американских они все-таки деньги вернули; могли бы, на самом деле, даже не вернуть. То есть мы профинансировали финансовый пузырь США, связанный в том числе с ипотечными государственными фондами, а свои капиталовложения не профинансировали. И я считаю, это крупнейшая стратегическая ошибка. Если бы мы деньги Стабилизационного фонда вкладывали в стимулирование инвестиций, то сегодня имели бы, наверное, объем экономики, ну, минимум в полтора раза больше.
В настоящее время нет уже таких сверхдоходов. Но они декларируют продолжение, в случае если они появятся. То есть мы видим системное искажение в архитектуре бюджета. Его надо менять кардинально. Его надо приводить в соответствие со стандартами передовых стран. И тут даже велосипед изобретать не нужно. Есть нормативы, которые отработаны современной экономической историей. И они были прописаны в российском законодательстве.

Это еще, кстати, один, я бы сказал, удар по нашей правовой бюджетной системе, когда из законов изъяли обязательные нормы финансирования. У нас было заложено, что там доля расходов на науку в бюджете должна быть 4%, например. Был закон об образовании, где декларировалась доля расходов на образование в национальном доходе. Это прогрессивно. То есть мы законодательно приняли нормативы, по которым уже можно было строить долгосрочное планирование развития бюджетной сферы. А все, что сверх нормативов получается, — это бюджет развития, это стимулирование инвестиционной активности, это наращивание капиталовложений, которые дают в дальнейшем увеличение доходов. А мы вложили деньги в американские бумаги под 2% годовых. Что мы с этого получили? Ну, в общем, практически слезы. А если бы мы вложили в развитие, в стимулирование инвестиций, мы бы сегодня имели не 18% инвестиций в валовом продукте, а 35%, а может быть, и 40. Потому что на один рубль стимулирования частных инвестиций, как мы видим на примере того же сельского хозяйства, мы действительно имеем 3-4 рубля частных. Государство чуть-чуть стимулирует — частный сектор сразу начинает концентрироваться, потому что это снижает риски.

Сергей Глазьев: Анализ бюджетной политики в России

Похожие статьи: